Некоторое время мы снова думали каждый о своем. Облака все плотнее затягивали небо и совсем закрыли месяц, пейзаж за окном погрузился в непроглядную темноту. Как островки света время от времени всплывали населенные пункты с безлюдными освещенными улицами, вдоль которых стояли в рядок тонкошеие фонари и кланялись друг другу. Иногда где-то вдали свет автомобильных фар выхватывал из темноты отдельные деревья, или дома, или опушку леса.
— Как тебе вообще удалось от них бежать? — спросила я. — Или наоборот: как они могли удерживать кого-то с такими сверхъестественными способностями, как у тебя?
Он замялся. Как будто ему было неприятно об этом говорить.
— Это долгая история, — сказал он только. Разговор на этом и закончился, как всегда бывает, когда тебе отвечают такой фразой.
— Ну ладно, — я пожала плечами, — меня это, собственно говоря, не касается.
Он ничего не возразил, только смотрел на черную ночь за окном. Снова какой-то вокзал, остановка на пару минут, и мы уже едем дальше. Постепенно я начала засыпать. Я попыталась сесть поудобнее, положить голову между спинкой кресла, окном и моей курткой. Меня интересовало, смогу ли я вообще уснуть в такой позе.
— Это было спонтанное решение, — вдруг сказал Арманд. — У меня было всего часа два, чтобы все обдумать. В этот день Пьер был на похоронах своего отца, поэтому он ни о чем не узнал. Я даже не знал, что у него умер отец, — такие вещи они там никому не рассказывают. Я только увидел в окно, как они сели в машину и уехали. И на Пьере был черный костюм. — Он ненадолго смолк. — Сначала я просто испытал облегчение от того, что могу несколько часов побыть один в своих мыслях, что никто не будет подслушивать и вставлять свои комментарии. Но потом… Мои мысли начали как бы бешено вращаться, и я в один миг понял, какой редкий случай мне представился. Что я мог бежать. Я обдумывал, как бы мне это устроить, и постепенно мне стало ясно, что я даже должен бежать. Потому что у меня возникла эта идея и я ее всерьез обдумывал, понимаешь? Потому что как только Пьер вернется, он прочтет мои мысли и немедленно расскажет нашим надсмотрщикам, что произошло. Поэтому я убежал.
— Так просто? — спросила я. — Без денег, без карты, без вещей?
— Да. И со смутным представлением, как вообще живут за стенами института. Мне, например, не пришло в голову ехать на поезде, хотя недалеко от института есть железнодорожная станция, через которую проходят и поезда дальнего следования. — Я увидела его ухмылку. — Впрочем, это было мое счастье, потому что там они меня сразу бы схватили.
— А что ты предпринял вместо этого?
— Я поехал автостопом. И пока агенты института летели на своих вертолетах в Лион и Безансон, я был еще совсем рядом и, ни о чем не подозревая, ехал от деревни к деревне.
— Автостопом?
— Почти. Я просто не ждал часами на обочине дороги, а немного ускорял процесс. Это был очень хороший фокус. Я прятался, ждал, пока мимо будет проезжать машина, которая мне нравилась. Грузовик, например, или хлипкая легковушка — одним словом, что-нибудь неброское. Я довольно быстро понял, что нужно телекинетически зажать в автомобиле, чтобы у него вдруг заглох мотор и он остановился. Я каждый раз ждал, пока водитель откроет капот и начнет беспомощно смотреть под него. Тогда я выходил из своего укрытия, прогуливаясь, проходил мимо и спрашивал, не могу ли я чем-то помочь. От помощи никто не отказывался. Я немного прощупывал мотор, бормотал себе под нос что-нибудь вроде «остановка двигателя» или «влажность» и в итоге говорил, что нужно еще раз попробовать завестись. На самом же деле я просто отпускал то, что телекинетически зажимал. Люди всегда были безумно рады, когда я просил их подбросить меня немножко, часто даже приглашали меня поесть, делали крюк, чтобы подбросить меня туда, куда мне было нужно, или предлагали деньги. Короче говоря, это был идеальный способ, — заключил Арманд и довольно улыбнулся.
— А почему ты отказался от этого способа передвижения?
— Потому что они додумались зачитать мои приметы по радио. — Он вздохнул. — Я как раз сидел рядом с милым пожилым мужчиной, он перевозил уголь, когда по радио прочитали это сообщение. Это было ужасно. Он внимательно прослушал сообщение, в котором говорилось об очень опасном несовершеннолетнем преступнике, и грустно покачал головой: какие несчастья только не происходят в мире. Я уже хотел облегченно вздохнуть, когда заметил, как он на меня смотрит, потом он начал кричать… Ужасно. — Он растерянно посмотрел перед собой и добавил: — Но, конечно, у него не было ни малейшего шанса. Я выключил его и машину в ту же секунду и пошел прочь.
— А что было потом?
— Потом я перестал ездить на попутках. Я пробовал прятаться в лесах, но это продолжалось недолго. Тогда я стал забираться в дома, где не было хозяев, воровал одежду, еду и деньги, и, в конце концов, мне в голову пришла мысль перебраться через границу на поезде. Я думал, может быть, они не осмелятся преследовать меня в Германии. Но я ошибался. Я снова пробовал перебираться от деревни к деревне, по большей части на автобусах, но это шло уже не так гладко, как вначале. Напротив, они меня совсем окружили. — Он прервал свой рассказ. — Ну вот, остальное ты знаешь.
Я посмотрела на него. На мгновение весь этот блеск его непобедимости и превосходства померк, и он показался мне очень мягким и ранимым.
— А ты не боишься, что они уже ждут тебя на вокзале в Дрездене?
Он покачал головой:
— Они бы не стали так долго выжидать. Если бы у них было хоть малейшее подозрение, они бы уже давно были в поезде.
— И что тогда?
— Они ничего не подозревают. Они считают меня идиотом. Идиотом с почти волшебными способностями, но идиотом.
Это прозвучало очень горько. Я спросила себя, что же с ним делали в этом институте.
Я попробовала бодро улыбнуться. Не знаю, насколько хорошо я вообще умею так подбадривать. В тот момент, мне показалось, вышло не очень удачно.
— Когда мы приедем в Дрезден, — сказала я, от всей души желая показать ему, что я на его стороне, — хорошо бы было раздобыть еще немного денег, чтобы я смогла поехать домой на поезде и мне не нужно было обращаться в полицию. Так они не узнают, куда ты пропал.
Арманд откашлялся:
— Ты, видимо, считаешь это само собой разумеющимся, что ты из Дрездена поедешь домой?
Я остолбенела.
— Чего? Мы же договорились, что я еду с тобой до Дрездена, а потом…
— А что потом? Потом будет видно.
— А теперь давай помедленнее, — взбунтовалась я. — Пожалуйста, не воображай, что я позволю тебе всю жизнь таскать меня за собой.
— А как ты можешь мне в этом помешать?
— Очень просто — сбежать. Как только представится следующая возможность.
Очень умно с моей стороны так подробно сообщать об этом заранее.
— Понятно. Но возможности просто не будет.