Рэй тем временем допятился до рубки и уже собирался проскользнуть внутрь, но Минголла приказал ему стоять на месте.
– Кто это? – спросила Дебора, в ее руке тоже был пистолет.
– Неужто Дэви не говорил тебе про Тулли Эбанкса?
Он шагнул вперед, и Минголла сунул пистолет за пояс, решив, что оружие не понадобится.
– Не дури, Тулли, – сказал он. – Я с тобой справлюсь.
– А то я не знаю, Дэви. Кто говорил, что из тебя выйдет толк? Знаешь, сколько я ждал этой минуты? Я за тебя, друг.
– Угу, само собой.
Рэй снова полез в рубку, но Минголла опять его остановил.
– Пора запускать эту херовину,– сказал Рэй. – Если вам, козлам, охота друг друга перестрелять, перестреливайте. Меня сейчас больше туман заботит.
Он нырнул в дверь, и через минуту послышалось урчание, корпус затрясся, а труба изрыгнула черный дым.
– Будешь в меня стрелять, Дэви? – спросил Тулли и ухмыльнулся.
– Могу, – ответил Минголла. – Зачем тебе в Панаму?
– А куда ж еще? Дурак был, что сразу не допер.
– До чего?
– До того, про что слыхал. Мало, что ль, Исагирре болтал, да и все остальные тоже. А потом вдруг сложилось.
Пробравшись сквозь завалы на палубе, Минголла остановился на расстоянии вытянутой руки от Тулли. Тот усмехался ему сверху вниз, морщинистое лицо казалось тяжелым, как у идола. Улыбка растаяла, когда Минголла надавил на его сознание и, пробив защиту, настроил на честность. Снова спросил, зачем Тулли понадобилась Панама, и тот выдал ему обрывки историй, догадок, намеков и подслушанных разговоров – всего того, что привело его туда же, куда и Минголлу с Деборой.
– Охуеть! – воскликнул в конце концов Тулли и с благоговением уставился на Минголлу. – Где это ты так насобачился?
– Тренировка, – ответил Минголла.
Из частокола Туллиного сознания он вычленил жадность и волю, а под ними – незамутненное добродушие, ослабленное, правда, препаратами и силой. Он решил, что Тулли можно доверять, но в своих чувствах к нему разобраться не мог: тонкий слой дружбы прикрывал вражду.
– Слушай, Дэви, – заговорщицки произнес Тулли, – нам бы потолковать, а? Прикинуть, как быть с Панамой. Думается мне, там несладко. Пожалуй, мы друг другу пригодимся.
– Поговорим, только после. – Он повернулся к Деборе. – Все в порядке, это мой бывший тренер.
Опустив пистолет в сумку, Дебора одарила Тулли подозрительным взглядом и шагнула вперед. Оставляя за кормой Ливингстон, «Энсорселита» тряслась и раскачивалась на серой зяби.
– Ненавижу это гребаное море. – Тулли вгляделся в горизонт. – Ненавижу! – Он подвинулся к Минголле и обнял его за плечи. – Давненько не видались, а, Дэви?
Минголла буркнул что-то согласительное, но руку убрал.
– О чем ты хотел говорить?
– Ну... – Тулли оперся на поручни и сурово произнес: – Для начала, может, растолкуешь, что ты натворил с моей Лизабет?
Минголла не сразу вспомнил это имя.
– А, да... Не знаю, старик. Совсем тогда был в раздрае. Извини.
– Бля, девка месяц по тебе ревела.
– Я же сказал, извини,– разозлился Минголла. – Что мне теперь делать – переться на остров и вправлять ей мозги?
– Это я и сам могу. Но решил пока не трогать... другие мудаки зато не полезут, все польза. Любопытно просто – совесть не мучает?
– Не особо,– ответил Минголла.– Других забот хватает.
– Тебя еще тогда тянуло на крутняк, – сказал Тулли. – А теперь смотрю, ты и вправду крут. Но кой-чего доброго в тебе есть, друг. Я-то вижу.
– Оставь в покое мою душу, старик. Скажи лучше, что у тебя на уме... что-то ведь задумал, а?
Из рубки вышел Рэй и встал рядом с Деборой, которая смотрела сейчас назад, на удалявшийся город.
– Кой-чего есть, – согласился Тулли. – Мне довелось пару месяцев пробыть в Панаме, когда еще рыбачил. Маленько я эту страну знаю. Ежели припечет, есть у меня в Дарьенах местечко. В самый раз, чтобы схорониться.
Рэй что-то говорил, размахивая руками, как вдруг задел грудь Деборы – та отшатнулась.
Толкнув Тулли плечом и расшвыривая по сторонам мусор, Минголла зашагал к Рэю.
– Держи свои гребаные руки при себе, понял!
– Он не нарочно, Дэвид.– Дебора встала между ними, Рэй усмехнулся и пожал плечами.
– Не кипятись, hombre, – сказал он. – У меня своя баба есть... Эй, Корасон! Поди сюда!
Из ведущего к каютам люка показалась женская голова. Рэй поманил, и женщина выбралась на палубу. Она была полновата, но вполне привлекательна: по-индейски смуглая, с обычными для метисов чертами лица, длинные волосы заплетены в косу. От Корасон исходил довольно сильный психотический жар, а место левого глаза занимала голограмма, изображавшая покрытую росой розу на черном беззвездном небе.
– Видишь, – сказал Рэй. – Есть кого потискать. – Он махнул ей пальцем. – Расстегнись.
Корасон опустила глаза и начала расстегивать блузку.
– Не надо, – сказал Минголла. Она не остановилась.
– Своей бабой командуй,– огрызнулся Рэй,– а не моей.
Из расстегнутой блузки вывалились тяжелые груди.
– Пошли отсюда.– Минголла подтолкнул Дебору к люку.
За спиной у него раздался насмешливый голос Рэя:
– Ты куда, мужик, а то, может, пощупаешь? Много теряешь!
Они плыли вдоль берега, прячась от патрулировавших в открытом море военных. Было пасмурно, а когда сквозь облака все же проглядывало солнце, его бледный свет размазывался по морю плоским однообразным блеском, так что казалось, будто лодка ползет по океану свежей серой краски. Монотонность путешествия нарушали разве что постоянные приставания Рэя к Деборе. Стоило ей появиться на палубе, как тот, буквально прижав Дебору к поручням, принимался пичкать ее доказательствам и своего революционного пыла, а также рассказами о совершенных во имя этой самой революции гадостей. Минголла как-то предложил покончить с подобной дурью раз и навсегда, но Дебора ответила:
– Он грубый, но безобидный. И на самом деле не так уж плох. В политике он, по крайней мере, искренен.
Реакция показалась Минголле странной – меньше всего Рэю подходило слово «искренность», и, кроме всего прочего, он совершенно возмутительно вел себя с Корасон.
В тот первый день женщина показалась Минголле более чем симпатичной, но из этого требовалось вычесть ее экзотическую побрякушку. Все смотрели сперва на глаз Корасон и только потом на ее саму, а потому сюрреалистическая красота розы как бы призывала считать красивой и ее хозяйку, хотя на самом деле та была вполне обыкновенной. Второе впечатление подкреплялось собачьей покорностью, с которой она сносила любые выходки Рэя. Однажды, например, он заставил ее надеть черные лодочки, вечернее платье, соорудить на голове высокую прическу, заколоть волосы переливающимися шпильками, похожими на букетики цветов, и отправил в таком виде драить палубу; эта работа заняла у Корасон почти всю ночь и превратила ее наряд в тряпки. Ходила она всегда с опущенной головой, почти ни с кем не разговаривала и вздрагивала, заслышав шаги Рэя.