— — Да, где-то около этого, — согласно кивнул Джин. Я посчитал шаги вдоль двух хребтов и вычислил среднее расстояние, потом посчитал количество пройденных нами хребтов.
— Два великих ума, — сказала Сирокко. — Сегодня пятнадцать, завтра двадцать. Дней через пять мы будем у крыши.
Сирокко растянулась на земле и наблюдала за перемещением цветовых оттенков на листьях над головой.
— Габи, ты дежурная. Поройся в мешке и найди нам что-нибудь поесть. Я готова съесть титаниду.
Вторая ночь наступила лишь через пять часов после первой, так как Сирокко посчитала это необходимым.
— Благодарю тебя, Госпожа Время, — вздохнула Габи, растянувшись на подстилке. — Если мы постараемся, то можем установить новый рекорд. Двухчасовой день!
Джин лег рядом с ней.
— Когда ты разведешь костер, Роки, я покажу тебе, как готовится филе. А между тем и тихонько прогуляешься, хорошо? Когда твои колени треснут, я проснусь.
Подбоченившись, Сирокко пристально посмотрела на них.
— Так что это происходит, а? У меня для вас есть небольшая новость. Я старше вас.
— Она что-то сказала, Джин?
— Я ничего не слышал.
Сирокко прихрамывая бродила вокруг, пока не набрала достаточно дров для костра. Стать на колени, чтобы начать разводить костер, оказалось сложной проблемой, она казалась неразрешимой. К тому примешивалась щемящая обида на то, что они не захотели войти в ее положение.
Но спустя некоторое время мясо шипело в жиру, и носы Джина и Габи повернулись на источник восхитительного запаха.
У Сирокко едва хватило сил присыпать угли землей и развернуть подстилку. Она уснула не дойдя до нее.
Второй день был настолько легче второго, насколько чикагский пожар легче землетрясения в Сан-Франциско.
Они преодолели десять километров склона, который становился постепенно все круче, это заняло у них восемь часов. После этого Габи заметила, что у нее такое чувство, что ей не восемнадцать лет, а семьдесят восемь.
Пришло время менять тактику восхождения. Все усиливающая крутизна склона делала весьма трудной ходьбу даже на четвереньках. Ноги их постоянно скользили, они сползали вниз, широко раскинув руки, и ноги цеплялись за землю, чтобы не скатиться вниз.
Джин предложил по очереди брать конец веревки и ползти вверх, пока ее хватит, потом привязать веревку к дереву. Двое остальных будут ожидать внизу, затем, подтягиваясь на веревке, поднимутся до места ее крепления. Тот, кто идет впереди, в течение десяти минут тяжело работает, пока двое остальных отдыхают, затем он отдыхает два периода и опять идет вперед. За один раз они делали триста метров.
Сирокко посмотрела на ручей около их третьей стоянки и подумала о том, что неплохо было бы искупаться, но потом она отбросила эту мысль. Есть — вот что она хотела. Джин, слегка ворча, взялся в свою очередь за сковородку, заступив на дежурство.
Сирокко и в самом деле чувствовала себя довольно хорошо, проверяя запас продуктов в рюкзаке.
На пятый день они прошли двадцать километров за десять часов. И в конце дня Джин попытался схватить Сирокко.
Они разбили лагерь около ручья, который был достаточно широк, чтобы в нем можно было искупаться. Сирокко разделась и вошла в воду. Хорошо было бы иметь мыло, но на дне ручья был хороший песок, и она потерла им себя. Вскоре к ней присоединились Габи и Джин. Позже Габи ушла по поручению Сирокко за свежими фруктами. Полотенец у них не было, и она стояла и обсыхала у костра, когда Джин обнял ее.
Сирокко подпрыгнула, разбрасывая горящие веточки и сбросила его руки со своих грудей.
— Эй, прекрати это!
Борясь, она вырвалась от него.
Джин совершенно не смутился.
— Прекрати, Роки. Можно подумать, мы никогда раньше не касались друг друга.
— В самом деле? Ладно, я не люблю, когда на меня нападают исподтишка. Держи свои руки при себе.
Джин казался раздраженным.
— Ты так и собираешься стоять? А что, ты думаешь, я должен делать, когда рядом бегают две обнаженные женщины?
Сирокко потянулась за одеждой.
— Я не знала, что вид обнаженной женщины заставляют тебя терять над собой контроль. Я это запомню.
— Теперь сердишься ты.
— Нет, я не сержусь. Мы собираемся жить какое-то время вместе, и нам этого допускать нельзя, — Сирокко застегнула застежки на блузе и какое-то мгновение осторожно смотрела на Джина, затем подбросила сучья в костер, не отрывая от него настороженного взгляда.
— Тем не менее, ты продолжаешь на меня сердиться. Я не хотел тебя обидеть.
— Просто не надо хватать меня вообще.
— Я послал бы тебе розы и конфеты, но это слегка неисполнимо.
Сирокко улыбнулась и немного расслабилась. Это было больше похоже на прежнего Джина, который брался усовершенствовать все, что ни попадалось ему на глаза.
— Послушай, Джин. Мы не были великолепной парой на борту корабля, и ты сам это знаешь. Я устала, голодна и до сих пор чувствую себя грязной. Все, что я могу тебе сказать — это, если я буду к чему-нибудь готова, я скажу тебе об этом.
— Достаточно честно.
Пока Сирокко возилась с костром, тщательно следя, чтобы он не выходил за пределы углубления, вырытого ими в земле, они не сказали больше друг другу ни слова.
— Ты… у тебя происходит что-то с Габи?
Кровь прилила к лицу Сирокко, она надеялась, что в свете костра он этого не заметит.
— Это не твое дело.
— Я всегда подозревал, что она лесбиянка, — сказал Джин, — но не думал, что и ты тоже.
Сирокко глубоко вздохнула и пристально посмотрела на Джина. Сумерки не позволили хорошо рассмотреть выражение его лица, заросшего светлой бородой.
— Ты специально раздражаешь меня? Я уже сказала, что это не твое дело.
— Если бы это было не так, ты просто бы сказала об этом.
Что со мной происходит, — думала Сирокко, — почему у меня по коже бегут мурашки? В спорах Джин всегда давил своей твердолобой логикой. Его фанатизм явно не проявлялся и был социально приемлемым, иначе его никогда бы не выбрали для экспедиции на Сатурн. Джин был довольно бесцеремонен в общении и искренне удивлялся, когда на него обижались за нетактичность. В общем-то, он был обычным человеком с некоторой поправкой на его психологические особенности, но несколько эксцентричный.
Так почему она так неловко чувствует себя, когда он смотрит на нее?
— Наверное, лучше все-таки тебе все рассказать, чтобы ты не травмировал Габи. Она влюбилась в меня. Это каким-то образом связано с изоляцией; я была первой, кого она увидела после пережитого кошмара, и у нее развилось это пристрастие. Я думаю, у нее это пройдет, так как она до этого не была гомосексуалкой. Как, впрочем, и гетеросексуалкой.