Поглядывая сквозь прозрачное отражение Власова на корешки ленинских книг, Громов сказал:
– Я постараюсь найти террористов в порядке личной инициативы, которая вам так не нравится. Если это произойдет, то за показаниями задержки не будет, можете быть уверены.
– Угу, – откликнулся полковник за его спиной. – Допустим. Что дальше?
– В понедельник вы докладываете о проделанной работе лично президенту и…
– И? – поторопил Громова Власов.
– И предлагаете ему два варианта.
– Как?! – озадаченно крякнул полковник. Он стремительно направился на свое место, откуда можно было наблюдать за выражением громовского лица. Кресло негодующе взвизгнуло под тяжестью обрушившегося на него тела. – Твои обычные штучки, майор? Но раньше у тебя всегда было три варианта!
– В случае с президентом будет достаточно двух, – невозмутимо произнес Громов. – Или мы все блудливо прячем глаза и продолжаем врать всему миру, что в нашем королевстве все чинно и ладно… Или честно признаем: да, имел место теракт, тут ничего не поделаешь. Но преступники пойманы и ужасно раскаиваются в содеянном. Пусть их судят, хотя бы в той же Америке.
– Почему в Америке? – машинально спросил Власов. Было заметно, что географические подробности волнуют его меньше всего. Что-то он просчитывал в уме, что-то выверял и взвешивал. И с каждым мгновением лоб его, изборожденный задумчивыми морщинами, разглаживался все заметнее.
– У них там, несмотря на прущий из всех щелей гуманизм, сохранились штаты с добрыми старыми традициями, – пояснил Громов. Он понимал, что его предложение уже почти принято, а потому позволил себе расслабиться, сунув в рот сигарету, которую на протяжении последних пяти минут разминал в пальцах. – Там, в отличие от нас, шибко передовых, окончательно смертную казнь не отменяли и отменять пока что не собираются. – Прикурив, он с удовольствием выпустил дым в сторону окна и доверительно сообщил Власову: – В Соединенных Штатах знают толк в законах, этого у тамошних юристов не отнять. Мне почему-то кажется, что американцы и четвертовать могут преступников, если такая блажь вдруг взбредет им в голову. Откопают соответствующий подпунктик в законодательстве какой-нибудь Юты, и будьте любезны на эшафот!.. Могу спорить, что Павел Бородин больше в Штаты ни за какие коврижки не сунется. Даже если ему поручат проведение реставрации Капитолия.
– Так! Попридержи свои фантазии, попридержи! – нервно прикрикнул Власов, но тон его был скорее не раздраженным, а возбужденным до предела.
– Слушаюсь. – Громов плавно поднес сигарету к пепельнице и стряхнул в нее образовавшийся столбик пепла почти трехсантиметровой длины.
Вряд ли закуривший Власов сумел бы сейчас повторить этот фокус. Руки у него не то чтобы тряслись, но и недрогнувшими их назвать было нельзя, это уж точно. Хотелось верить, что подрагивали они от сильного желания сомкнуться на горле террористов, угробивших самолет с гуманитарной помощью. Да только Громову почему-то казалось, что рукам полковника не терпится вытянуться «по швам» во время доклада президенту о молниеносной и успешной операции.
– Слушается он! – проворчал с деланым возмущением Власов. – Дождешься от вас беспрекословного подчинения, как же! Рр-работнички! Вот я тебе запрещаю продолжать личное расследование, а ты глядишь на меня и думаешь про себя: «Запрещай, запрещай! – Полковник хитро прищурился. – Мол, своим свободным временем я волен распоряжаться по своему усмотрению». Есть такое дело, майор? Признавайся!
Громов не придумал ничего лучше, чем опять неопределенно передернуть плечами, но Власов удовлетворился и таким сомнительным ответом.
– Ладно, – сказал он, водрузив очки на переносицу. – Отдыхай, как знаешь. А в понедельник жду от тебя доклада. Не позднее девяти ноль-ноль, усвоил?
Громов утвердительно наклонил голову. Ему все же удалось заручиться поддержкой начальника. Плохонькая она была, эфемерная, однако лучше иметь хоть какой-то тыл, чем вообще никакого. Одно дело действовать с негласного позволения руководства, и совсем другое – на собственный страх и риск. Впрочем, особой надежды на подстраховку у Громова не осталось после следующего заявления Власова:
– Все шишки, которые набьешь на своем упрямом лбу, – полковничий палец нацелился в голову собеседника, – они только твои и ничьи больше.
– Есть! – откликнулся Громов бодро.
– Еще посмотрим, что есть, а чего нету, – многозначительно предупредил Власов. – Что именно, кстати, ты собираешься предпринять?
– Сяду, подумаю. Кофеек погоняю. Говорят, способствует творческому мышлению.
– Кофеек? – Брови Власова недоуменно поползли вверх, и ему пришлось нахмуриться, чтобы вернуть их в прежнее положение.
– Ага, – безмятежно подтвердил Громов. – Набузую себе сразу ведерный термос. Мало не покажется.
– Ну да, термос, – сообразил Власов. – Именно термос и ничто иное. – Он покосился на включенный скрамблер и нахмурился. – Тут вот какое дело, майор… Современная техника, конечно, вещь хорошая, но… – Власов вымученно улыбнулся. – Но она же позволяет прослушивать разговоры, для посторонних ушей не предназначенные. Когда справишься с делом… если справишься, – поправился он, – в Управление торопиться не надо. Позвонишь мне на мобильный. Я сам назову место, где мы с тобой сможем побеседовать без помех.
– Есть! – повторил Громов. Чем сильнее ему хотелось покинуть этот кабинет с застоявшимся воздухом, тем односложнее становились его ответы.
Власов не стал его задерживать.
– Что ж, попытай удачу, майор, – сказал он. – Попытка, она ведь не пытка, это товарищ Сталин верно подметил.
– Разрешите идти? – спросил Громов, вставая. Он терпеть не мог расхожих шуток и даже не пытался изображать веселье, когда ему напоминали старые анекдоты.
Разумеется, начальству это не нравилось. Вот и сейчас на лице Власова появилось кислое выражение, а жест, каким он отправил Громова на все четыре стороны, получился довольно вялым. Так отмахиваются от совсем пропащих, которых не очень-то надеются увидеть когда-нибудь снова.
Последний рабочий день недели подходил к концу, и на лицах некоторых прохожих можно было заметить улыбки, что вообще-то для москвичей нетипично. Пережидая красный свет на перекрестке у Гоголевского бульвара, Громов рассеянно наблюдал за коловращением народа у станции метро. Создавалось впечатление, что входящим внутрь предстоит спуск прямиком в пекло. Да и поднявшиеся на поверхность шагали прочь с видом не более жизнерадостным. Словно они только что уже побывали в преисподней, но особой разницы между ней и окружающей действительностью не обнаружили. Глядя на этих людей, можно было заподозрить, что всех их заставляют жить силком, против воли.
Сзади нетерпеливо посигналили, требуя не задерживать движение. Убрав ногу с тормозной педали, Громов покатил дальше в общем потоке машин. Свернув в Кропоткинский переулок, он сбросил скорость до сорока километров и принялся выискивать на старинных фасадах вывеску нужного ему магазина «Стилиссимо».