– Корвалол, – машинально поправила его Северцева. – А откуда вам известно, что?..
– Запах, – лаконично пояснил Громов.
– Ах да, конечно. – Она неожиданно рассердилась. – Но ничего иного вам здесь вынюхать не удастся, зря надеетесь.
– Когда погиб мой отец, – сказал Громов, пропустив язвительную реплику мимо ушей, – наш дом надолго пропах валерьянкой. Мне было тогда семь лет. Я мечтал о том, что отец однажды вернется домой и все случившееся окажется страшным сном. И знаете, что я собирался сделать тогда? – Громов посмотрел на Северцеву через плечо и признался, не дожидаясь встречного вопроса: – Первым делом я взял бы проклятый пузырек с валериановыми каплями и разбил бы его вдребезги. Не дома, конечно. Где-нибудь подальше. Как можно дальше…
В наступившей паузе уже не ощущалось той враждебности, которую неизбежно должна была испытывать Северцева по отношению к человеку, явившемуся бередить ее свежую рану. Чужие трагедии помогают людям смиряться с собственным горем. Что касается истории, поведанной Громовым, то она была почти правдой. Только в его доме после смерти отца пахло не валерьянкой, а водкой. И пузырь ее был-таки однажды разбит. О голову нового сожителя матери.
Прихватив с прилавка лаковую коробочку духов, Громов повертел ее перед глазами и поинтересовался со скучающим видом:
– Кстати, как обстояли дела со здоровьем у вашего супруга? Полагаю, у него проблем с сердцем не было?
– Мой Гриша… – Северцева на мгновение смутилась, но тут же тряхнула головой и решительно повторила: – Мой Гриша всегда следил за здоровьем. Он ведь был летчиком. У них с этим строго. – Поколебавшись немного, она призналась: – В последнее время за две-три недели до каждой медкомиссии у Гриши начиналась бессонница, но никаких лекарств он не принимал и мне не позволял.
– Вам?
Удивление Громова было подчеркнутым. Мол, неужели такая цветущая женщина могла нуждаться в снотворном?
Северцева вздохнула:
– Мне. Мы ведь прожили вместе так долго, что даже внешне стали похожи. И настроение одного всегда передавалось другому. – Дождавшись понимающего кивка Громова, она, слегка смутившись, призналась: – В молодости Гриша предпочитал снимать стрессы иным способом, но с годами… В общем, мы перешли на мед с горячим молоком. – Северцева потупилась. – Раньше, когда Гриша был рядом, это как-то помогало, а теперь… – она оборвала фразу взмахом руки. Как будто с отчаянием отсекла лучшую часть своей жизни, оставшуюся в прошлом. Было заметно, что вдова ждет слов утешения. Любых.
Громов осторожно кашлянул:
– Может быть, это прозвучит неуместно, но в определенном смысле вам повезло. – Избегая встречаться с Северцевой взглядом, он отставил прежний коробок, чтобы изучить дизайн следующего. – Мед с молоком – не самый худший вариант.
– Вы так полагаете?
– А вы спросите об этом у подруг, чьи мужья без конца курят и пьют водку.
– Да, верно, – согласилась Северцева с несколько озадаченным видом. – В этом плане Гриша был молодчиной. Он часто говорил, что водка превращает человека в животное, а никотин это животное убивает…
– Лошадь.
– Что?
– Капля никотина убивает лошадь, – терпеливо пояснил Громов. – А пьянство, оно скорее сродни свинству.
Северцева передернула плечами:
– Какая разница?! Весь этот зверинец к нашему быту не имел ни малейшего отношения, тут вы верно подметили. Мой Гриша никогда не употреблял ничего крепче сухого вина, да и то в очень умеренных количествах.
– Мужчины, отказывающие себе в спиртном, частенько злоупотребляют кофе. Это был именно тот случай, м-м? – предположил Громов с отсутствующим видом. Возвратив сиреневую коробочку духов на прилавок, он как бы ненароком взглянул вдове в глаза.
Они округлились, прежде чем в ответ прозвучало:
– Какой кофе, вы что! Гриша называл его опиумом для народа. Он даже чаем не увлекался, все больше мяту заваривал, шиповник, липовый цвет…
– Опиум для народа, – хмыкнул Громов, – надо же! Ваш муж весьма своеобразно трактовал некоторые крылатые фразы.
– Он веселый был, – подтвердила Северцева. – Когда в хорошем настроении, так вечно песни поет или шутит… Шутил, – поправилась она. Выражение ее лица сделалось таким, словно супруг не погиб, а сбежал, бросив ее на произвол судьбы.
– Да, – согласился Громов. – Все сослуживцы по авиаотряду говорят, что Григорий Петрович за словом в карман не лез. – Громов улыбнулся, как будто припоминая что-то забавное. – Взять, к примеру, термос, который он в дорогу с собой брал. Кому – термос, а вашему мужу – самовар.
– Термос? – растерялась Северцева. – Самовар?
– Ведерный, – весело подтвердил Громов. – Он его, наверное, перед полетом настоем шиповника наполнял, м-м?
– Гриша сроду не брал термос в полеты!
– Разве?
– Да ведь в дорогу я его всегда сама собирала! Кому знать, как не мне?!
Убежденность, с какой вдова летчика заявила об этом, была не менее искренней, чем изумление Северцева, обнаружившего в своей сумке термос. Даже допустив, что перед ним ломает комедию величайшая актриса в мире, Громов не находил этой лжи логического объяснения. Напротив, если бы Екатерина Павловна собственноручно подложила своему Грише такую свинью, то в ее интересах было бы утверждать, что к сумке мужа она не прикасалась.
– Значит, термоса не было? – уточнил Громов, продолжая вглядываться в глаза Северцевой.
– Не было! – отрезала она. – Я сложила в Гришину сумку обычный дорожный набор. Детектив на вечер, какой-то «Дикий фраер», кажется… Одежду, туалетные принадлежности… Смену белья… Кое-какие продукты, чтобы валюту понапрасну не расходовать. – Тут Северцева чуточку смутилась и, похоже, пожалела о сказанном.
– Обычное дело, – успокоил ее Громов. – Все так поступают. Правда, я думал, что пилотов кормят и поят во время полета бесплатно.
– Конечно. Но, по условиям контракта, Гриша с напарником должны были вылететь из Грозного прямиком в Америку, чтобы доставить самолет обратно. Значит, ночевка в отеле, питание. А знаете, сколько стоит в Америке какой-нибудь паршивый гамбургер?
– Догадываюсь, – сказал Громов, который и в московский «Макдоналдс» до сих пор не удосужился заглянуть. И спросил, прежде чем Северцева успела снабдить его совершенно бесполезной информацией: – Скажите, Екатерина Павловна, пилоты что, по очереди за штурвалом сидят? Один правит, а второй в это время книжку почитывает?
– С чего вы взяли?
– Ваш муж перед самым взлетом открыл сумку, – сообщил Громов Северцевой доверительным тоном. – Явно не для того, чтобы подзакусить домашними пирожками или сменить носки. Вот я и подумал, а что еще ему могло понадобиться? Может быть, книжка? Ну, та самая… Про лютого фармазона…
– Про дикого фраера, – машинально поправила вдова.