– Собственно говоря, лично для вас, девушка, это уже не имеет никакого значения. – Странная фраза. Тем более что в ней прозвучало искреннее соболезнование.
– Как это не имеет значения? – заволновалась Наташа. – Как это не имеет? Я вас русским языком спрашиваю: кто вы? Что вам здесь нужно?
– Я ваш новый врач, – скромно представился незнакомец. – Зовите меня просто Толиком.
– Какой еще новый врач? – гневно воскликнула Наташа, упираясь бюстом в солнечное сплетение невесть откуда взявшегося самозванца.
– Лечащий, – пояснил он. – Аркадий Викторович Сурин отныне всецело доверится моим заботам… Я прав, Аркаша?
Сурин хотел ответить отрицательным мычанием, но даже этот простенький звук застрял в его горле. Низ кремовых брюк Толика был забрызган чем-то красным, совершенно непохожим на краску или гранатовый сок, которым поили здесь по утрам пациентов. Такие же пятна, но помельче, усеивали белую рубаху Толика. Он носил ее навыпуск, и она некрасиво топорщилась у него на животе.
Медсестра не замечала всех этих подробностей, потому что приблизилась к собеседнику вплотную. Она оглянулась на привалившегося к косяку Сурина, подождала, не последует ли от него каких-либо заявлений, и опять уставилась на незнакомца:
– Ну-ка, проваливай отсюда, Толик, пока я охрану не вызвала! Знаешь, какие бугаи у нас тут дежурят?
– Имел счастье познакомиться, – небрежно сказал незнакомец, доставая из-за пояса брюк большой пистолет с длинным стволом. – Вас как зовут, девушка? Вернее, как вас звали?
– Зовут?.. Звали? – Растерянная Наташа опять оглянулась на Сурина, ища у него поддержки.
Только как он мог поддержать кого-то, если сам едва стоял на ногах? Одной рукой он вцепился в дверной косяк, но и этого было мало – приходилось в придачу упираться ладонью в стену, чтобы не съехать по ней на пол.
И все-таки очень скоро Сурин очутился на полу, сам не заметив, как это произошло. Потому что Толик лучезарно улыбнулся Наташе, оттолкнул ее пятерней подальше и, деловито направив ствол пистолета ей в лицо, выстрелил.
Звук оказался похожим на металлическое пуканье. Медсестру опрокинуло навзничь, но перед этим Сурин увидел вязкую алую струю, вырвавшуюся из ее затылка. Это походило на проблеск яркой, лоснящейся ленты.
Оказалось, что Сурин смотрит на происходящее уже сразу двумя глазами. Повязка на лице сдвинулась из-за отчаянных гримас, которые ежесекундно сменялись на его лице. Теперь все швы зачесались и зазудели одновременно, – особенно, когда Толик внимательно поглядел на Сурина. В руке он держал уже не пистолет, а хирургический скальпель.
– Вот, захватил на всякий случай, пока бродил по больнице, – сообщил Толик, вертя сверкающий скальпель так и эдак, давая собеседнику возможность хорошенько им полюбоваться. – Хорошая вещица. Она нам сейчас пригодится.
– З…? – вот и все, что сумел выдавить из себя Сурин.
Но Толик его отлично понял:
– Зачем, спрашиваешь? А полюбоваться на тебя желаю.
Несколько раз кувыркнувшись в воздухе, скальпель со стуком упал возле сидящего Сурина. Теперь эта поза казалась ему не слишком устойчивой. Его так и тянуло лечь на пол и закрыть глаза. А потом проснуться в больничной койке, чтобы утро началось сначала.
– Зачем? – На этот раз слово удалось произнести целиком, хотя на это пришлось затратить массу усилий.
– Что ты заладил одно и то же, как попугай? – внезапно рассердился Толик. Лицо у него сделалось отнюдь не таким симпатичным, каким показалось Сурину при первом взгляде. – Бери ножик и вспарывай этот дурацкий кокон на своей голове. Я же не кота в мешке покупаю, а?
– Не кота, – поспешно согласился Сурин, хотя понятия не имел, при чем тут какой-то кот. Просто ему ни в чем не хотелось перечить мужчине в замаранных кровью брюках, за поясом которых торчал бесшумный пистолет. – Вот, – скромно доложил он, покончив со снятием бинтов. Последний слой пришлось отдирать чуть ли не вместе с кожей, но Сурин при этом даже не пикнул.
– Молодец, – похвалил его Толик. – Ты мужественный парень, хотя выглядишь, честно говоря, препаршиво. Видел в зеркало, в кого ты превратился?
– Нет. – Сурин осторожно провел пальцами по зарубцевавшимся швам под скулами и на висках.
– И правильно. Лучше не глядись в зеркало, чтобы не расстраиваться понапрасну, – дружески посоветовал ему Толик. – Это лишнее. Лучше иди сюда.
Сурин хотел в третий раз спросить «зачем», но побоялся опять рассердить человека с пистолетом. Он просто покосился на труп медсестры, халат которой успел местами пропитаться кровью, поднялся на ноги и подчинился приказу.
– Ближе, – сказал Толик. – Хочу обнять тебя на радостях, дорогой ты мой человек.
Зажмурившись, Сурин решил, что сейчас опять раздастся негромкое «пук», но Толик действительно похлопал его по спине, после чего удовлетворенно произнес:
– Ну вот, теперь можешь переодеваться. И скоренько, скоренько, пока ты в состоянии передвигаться самостоятельно.
– Самостоятельно? – озадаченно спросил Сурин. Во время объятия он ощутил болезненный укол под лопаткой и теперь гадал, вправе ли он задрать руку и почесать спину? Не окажется ли этот жест вызывающим или пренебрежительным?
– Я впрыснул тебе галоперидол, – пояснил Толик, продемонстрировав Сурину свои часы на массивном браслете. – Тут есть специальный выдвижной шип. Соображаешь, для чего это?
– Чтобы… чтобы колоть.
– А ты тугодум, Аркаша, – недовольно поморщился Толик. – Разумеется, шип нужен для того, чтобы делать уколы. Но знаешь ли ты, что такое галоперидол?
– Нет, – почти беззвучно ответил Сурин. Его вдруг охватила полнейшая апатия, а собственный язык превратился в распухший шершавый ком, ворочать которым становилось все труднее с каждым мгновением.
– Это парализующий препарат. – Голос Толика доносился откуда-то издалека, то усиливаясь, то затихая, будто звучал из настраиваемого приемника. – В ближайшие двенадцать часов тебе ни о чем не придется беспокоиться, Аркаша. Все заботы о твоем бесчувственном теле лягут на мои плечи. – Толик озабоченно вздохнул. – Но вот штаны менять я тебе не собираюсь. Так что действуй, Аркаша. Мы должны поторапливаться.
– К…? К…? – Сидя на кровати со спущенными штанами, Сурин силился произнести безмерно волнующий его вопрос, но голосовые связки отказывались повиноваться.
– Тебе хочется знать, куда я тебя отвезу? – тихонько засмеялся Толик. – Это не имеет для тебя никакого значения, дурачок. В твоем положении надо думать совсем о другом.
– О ч…?
– О том, что тебя ждет в скором будущем.
Это было последнее, что услышал Сурин, прежде чем окончательно превратиться в бессловесное и неподвижное чучело. Когда Толик раздраженно вытряхивал Сурина из штанов, воли к сопротивлению в нем было не больше, чем в чурбане, которому абсолютно безразлично, Буратино ли из него вытешут или пустят на растопку печки.