Гибкий хлыст антенны вовсю рассекал воздух над «четверкой», но это не могло прибавить ей скорости. «Тойота» так и норовила ткнуться ей в зад, подобно кобелю, настигающему суку, уже морально сдавшуюся на милость победителя.
Лоб Петра едва не соприкоснулся со стеклом, когда прозвучал первый металлический поцелуй, после которого «жигуленок» лишился щетки заднего «дворника» и блестящего колпака, метнувшегося из-под колес с проворством спугнутого зайца.
Следующий удар «Тойота» нанесла наискось, подкравшись к жертве сбоку. Своим мощным рылом она выбила задние колеса «четверки» из колеи и некоторое время толкала ее перед собой, постепенно разворачивая к себе красным бортом. Потом перед глазами Петра взметнулось черное днище с бессмысленно вращающимися колесами, и гонка закончилась.
Выбравшись из салона, он почувствовал себя моряком, очутившимся на твердой земле после многодневной качки. От обеих машин веяло теплом, но прохладный ветер быстро брал свое, остужая разгоряченное Петино лицо.
Пока он топтался на месте, не зная, что делать дальше, Роман первым приблизился к перевернутой «четверке» и врезал рукояткой пистолета по обращенной вверх дверце.
– Вылезай, Шумахер недоделанный! – рявкнул он. – Пришло время орден получать!
– Окочурился? – встревоженно предположил Петр, не дождавшись никакой реакции на предложение спутника.
– Я его быстро реанимирую, – угрожающе пообещал Роман, повышая голос, чтобы его было хорошо слышно в поверженной машине с заглохшим мотором и оглушенным водителем. – Вот прострелю сейчас бензобак, он у меня сразу зашевелится! Чудеса ловкости и прыти проявит.
Красная дверца тяжело приподнялась, как откинутый люк подбитого танка.
– Я иду! – предупредил голос невидимого водителя, явно опасающегося нарваться не только на звездюлины, но и на пули.
– Давай-давай! – подбодрил его Роман. – У тебя десять секунд… девять… восемь…
– А потом? – испуганно поинтересовалась усатая голова, поспешно вывинчиваясь наружу.
– А потом задницу твою поджарю!
После этой угрозы усач высунулся наружу сразу по пояс и забросил на борт ногу. Петру вдруг стало жаль мужика: машина покурочена, морда разбита, настроение явно не такое, чтобы на звезду лететь или в Красную Армию идти. Даже воспоминания об исчезнувшем чемоданчике и натравленной овчарке не вызывали у Петра злости. Вся она куда-то улетучилась во время догонялок.
– Чемоданчик не забудь! – прошипел Рома, когда усатый приготовился спрыгнуть на землю.
– Откуда, землячки?
– Тарас Бульба тебе землячок! – процедил Роман. – Чемоданчик, говорю, тащи сюда!
– Нет у меня ничего, ребятки.
Усач развел пустыми руками и распахнул глаза так широко, что Петр ему моментально поверил. Паршиво ему стало. Но потом он вспомнил о дожидающейся его Эльке, и внутри стал разбухать уже привычный теплый шар, не вмещающийся в груди.
– Поехали отсюда, – сказал он Роману.
– Совсем тупой, да? Как валенок сибирский?
– Вот сейчас ка-а-ак заряжу тебе в лобешник, – угрюмо пообещал Петр. – За «тупого». А за «валенка» добавлю особо.
– Да ладно тебе! – нервозно воскликнул Роман, отмахнувшись пистолетом. – Лучше приглядись к этому запорожцу сраному. Врет он как сивый мерин. Побеседовать с ним надо, пообщаться. Устроить такое ма-а-аленькое ток-шоу. – Роман действительно становился все более дерганым, развинченным, как заправский телеведущий из молодежной передачи.
– За Эльку волнуюсь, – признался Петр. – Сидит там одна…
– В погребе, – кивнул Роман. – Ты уже говорил, я помню. Только на кой ты ей сдался без денег, сам подумай. Пошевели мозгами, Петруха!
Пошевелил мозгами Петр. Представил. Какая-то карикатура у него получилась, то есть смешная картинка с надписью. Вот стоит он перед Элькой и пустыми руками широко разводит. Мол, полюбуйся на меня, красавица. Без денег я к тебе вернулся, но зато в тех самых лаптях, в которые ты меня обула. Им просто сносу нет, лапоткам этим педиатрическим. Так и умру в них, рассвистяем полнейшим.
Понял Петр, что чемоданчик найти все-таки надо, просто необходимо. А еще он вдруг окончательно понял, что вся эта история плохо закончится, особенно если деньги действительно отыщутся. Причем, чем больше их окажется, тем будет хуже. Для всех, кто к ним каким-то боком причастен.
Понять-то Петр понял, однако вместо того, чтобы скоренько развернуться и пойти своей дорогой, он шагнул в прямо противоположном направлении, чтобы не пропустить ни единого слова из затевавшегося ток-шоу.
Простенькая викторина и фантастический приз участникам. Разве способен кто-то в этом мире не клюнуть на столь притягательную приманку?
– Иди сюда! – велел Роман вислоусому. – Знакомиться будем. Фамилию, правда, можешь не называть, я и сам угадаю. Бандера, надо полагать? Или Мазепа?
– Мищенко я, – возразил мужчина, продолжая держаться в отдалении.
– Я тебя звал сюда! – сердито напомнил Роман и указал стволом пистолета место, где тому следовало остановиться.
Приплясывая от нетерпения, он дождался выполнения своего требования и от души врезал прямо по пышным запорожским усам, развернув при этом пистолет плашмя.
Удар получился по-девичьи неумелым и явно не столь сильным, чтобы сбить крепкого мужчину с ног, но тот поспешил изобразить падение, явно припомнив всякие детские фантазии про то, что лежачих не бьют.
Роману доставляло удовольствие смотреть на поверженного противника сверху вниз, особенно когда он поддел ногой его ребра и увидел на запрокинутом лице выражение уже неподдельной боли.
– Рассказывай, – велел он, расхаживая вокруг скрючившегося на земле тела. – Что ты делал в посадке, националист поганый? Зачем выслеживал нас, бандеровец?
– Я русский! – это прозвучало очень патриотично.
– Мне плевать, Мищенко, кем ты там себя считаешь… Тебе были заданы вопросы. Отвечай на них, вот и все. Больше от тебя ничего не требуется.
Обращаясь к пленнику, Роман не переставал прохаживаться рядом, зорко наблюдая за ним. Пленник со знанием дела загораживал корпус, голову и усы. Казалось, он весь состоит из локтей и коленей, став недосягаемым для пинков, как еж, свернувшийся клубком.
Такая глухая оборона раздражала Романа настолько, что у него изредка темнело в глазах, и тогда из поля зрения ускользали целые фрагменты окружающего мира. Это сводило его с ума. Или совсем наоборот: он сходил с ума от ярости, и это порождало короткие помрачения сознания. В любом случае виной тому был мужчина с запорожскими усами.
– Что ты делал в посадке? – повторил Роман.
Голос его звучал очень ровно и очень спокойно. Но на всякий случай он держал палец подальше от спускового крючка, чтобы не поставить раньше времени точку на диалоге.