— Глаз радуется, когда видишь такую замечательную пару, — выразил общее мнение генерал Хэнкок. — Полное благополучие в семье!
Однако недавняя сцена не ускользнула от острого взора мисс Лей. С щемящим сердцем она видела, как мисс Гловер побежала вслед за Бертой. К сожалению, в ту минуту мисс Лей не могла остановить сестру викария, поскольку была связана разговором с миссис Брандертон. «До чего же навязчивы эти добросердечные души! Лучше бы оставила бедную девочку в покое!» — пронеслось у нее в голове.
Чуть позже мисс Лей озарило прозрение, она поняла всю картину. «Какая же я бестолковая! — мысленно отругала она себя и, обмениваясь сладко-завуалированными дерзостями с миссис Брандертон, продолжила обдумывать произошедшее. — Все стало ясно с первого раза, когда я увидела их вместе. Как я могла забыть?»
Мисс Лей пожала плечами и пробормотала себе под нос максиму Ларошфуко:
— Entre deux amants ily a toujours un qui aime et un qui se laisse aimer [26] .
Помолчав, она на том же языке произнесла еще одну фразу; не зная автора, мисс Лей осмеливалась приписывать ее себе. Ей показалось, что эти слова как нельзя лучше подходят к ситуации.
— Celui qui aime a toujours tort [27] .
Берта и мисс Лей провели беспокойную ночь. Эдвард же после дневных трудов и сытного ужина, разумеется, спал сном праведника. Берта, лелея свою обиду, с трудом заставила себя поцеловать мужа на ночь, после чего тот, по обыкновению, повернулся к ней спиной и захрапел. Мисс Лей, знавшая о сложностях, которые ожидают семейную чету, спрашивала себя, может ли чем-то помочь. Но чем? Муж и жена читали книгу жизни по-разному: она — курсивом, он — большими круглыми буквами, как в прописях. Возможно ли было подобрать для них общие символы? Естественно, первый год супружества нелегок, и к прочим разочарованиям обычно добавляется пресыщение плоти. В каждом браке неизбежны моменты полного отчаяния, и здесь опаснее всего сторонний наблюдатель, который придает им преувеличенное значение и своим вмешательством обращает преходящую трудность в постоянную, то есть еще туже затягивает узел, вместо того чтобы дождаться, пока его ослабит время.
Эти размышления привели мисс Лей к довольно логичному выводу, который более всего соответствовал ее натуре: в подобных обстоятельствах лучше ничего не предпринимать — пусть все идет своим чередом. Тетушка Берты не стала откладывать свой отъезд и на следующий день покинула родственников, как и собиралась.
— Вот видите, — на прощание сказал ей Эдвард, — я же обещал, что уговорю вас задержаться подольше.
— Эдвард, вы замечательный человек, — сухо ответила мисс Лей. — Я никогда в этом не сомневалась.
Крэддок с удовольствием выслушал комплимент, не уловив иронии. Расставаясь с племянницей, мисс Лей ощущала какую-то подозрительную нежность, неловкую и очень странную. Проявлять чувства она не любила и не умела. Тем не менее ей искренне хотелось сказать Берте, что в трудной ситуации та всегда может рассчитывать на ее дружескую поддержку. Вслух, однако, мисс Лей произнесла лишь следующее:
— Если захочешь приехать в Лондон за покупками, можешь остановиться у меня. И вообще, почему бы тебе для разнообразия — если Эдвард отпустит — не провести месяц-другой в компании тетушки?
После того как Крэддок увез мисс Лей на вокзал, Берте вдруг стало очень одиноко. Все эти недели тетушка служила барьером между ней и Эдвардом; приезд мисс Лей оказался очень кстати, когда после первых месяцев безумной страсти Берта понемногу начала понимать, что связана узами брака с мужчиной, которого совсем не знает. Присутствие в доме третьего лица заставляло сдерживать свои порывы, теперь же Берта смотрела в будущее почти со страхом. Любовь к Эдварду причиняла ей горькие душевные страдания. Нет, она по-прежнему любила мужа горячо и страстно, а он… он испытывал к ней всего лишь легкую, спокойную привязанность. Одна мысль об этом приводила Берту в ярость.
Зарядили дожди, в течение двух дней о теннисе не могло быть и речи. На третий день проглянуло солнышко, земля быстро подсохла. Эдвард уехал в Теркенбери, но к вечеру возвратился.
— Эй, — воскликнул он, обращаясь к жене, — ты почему еще не оделась для тенниса? Поторопись!
Только этого Берта и ждала. Ей надоело постоянно уступать и унижаться; надо наконец выяснить отношения.
— Ты хороший игрок, — сказала она, — но я больше не хочу с тобой играть.
— Господи, это почему же?
Берту прорвало:
— Потому что я до смерти устала быть для тебя удобной вещью! У меня есть своя гордость, я не позволю с собой так обращаться! И не смотри на меня, будто не понимаешь. Ты играешь со мной только тогда, когда больше не с кем, разве нет? И так во всем! Ты готов общаться с кем угодно, хоть с распоследним болваном, лишь бы не со мной! Всем своим поведением выказываешь презрение к собственной жене!
— Что еще я натворил?
— Конечно, ты уже не помнишь! Тебе и в голову не приходит, что из-за тебя я страшно несчастлива. Думаешь, мне нравится, что ты прилюдно насмехаешься надо мной, будто я какая-нибудь дурочка?
Крэддок прежде не видел жену в таком бешенстве, и на этот раз у него не было возможности уйти от разговора. Берта стояла, стиснув зубы; щеки ее гневно пылали.
— Ты имеешь в виду то, что произошло позавчера? Я заметил, что ты разозлилась.
— И отнесся к этому с полным равнодушием!
— Глупенькая ты у меня, — рассмеялся Крэддок. — Не можем же мы играть в паре, когда у нас гости. Люди обхохочутся, видя, что мы словно приклеены друг к дружке.
— Жаль, что они не догадываются о твоем истинном отношении ко мне!
— Если бы ты не надула губки и не отказалась играть совсем, я мог бы сыграть с тобой позже.
— Да тебе бы это даже в голову не пришло! Можно подумать, я не знаю, какой ты эгоист.
— Погоди, Берта, — беззлобно воскликнул Крэддок, — это что-то новенькое! Эгоистом меня еще никто не называл.
— Ну еще бы! Тебя считают очаровашкой. В округе думают, раз ты всегда такой добренький, раз улыбаешься всем и каждому, значит, у тебя прекрасный характер. Если бы они изучили тебя так хорошо, как я, то поняли бы, что твое дружелюбие — только маска! Тебе плевать на людей. Ты обращаешься с человеком, как с лучшим другом, а через пять минут после расставания напрочь забываешь о нем. И хуже всего то, что я значу для тебя не больше, чем все остальные!
— Не может быть, чтобы ты на самом деле считала меня таким страшным грешником.
— Ты ни разу и мелочью не поступился, чтобы выполнить даже самое горячее мое желание!