— Ты, наверное, безумец! — воскликнула Берта. — Ты делаешь все, чтобы разрушить мои чувства к тебе!
От ярости она даже утратила дар речи. Вот и вся любовь Эдварда! Должно быть, он и вправду презирает ее. Вот что она получила, сложив свою жизнь к его ногам! Что же ей делать? Ах, теперь остается только смириться. Берта отлично сознавала, что никто не станет выполнять ее приказы, если они будут отличаться от распоряжений Эдварда, а в том, что муж настоит на своем, она ничуть не сомневалась. Для него это было вопросом самоуважения.
До конца дня Берта не разговаривала с Крэддоком, однако наутро, когда он собрался уходить, спросила его о планах насчет деревьев.
— Я думал, ты про них уже забыла, — отозвался Эдвард. — Как решил, так и сделаю.
— Если прикажешь срубить деревья, я уйду от тебя. Поеду к тете Полли.
— И расскажешь, что потребовала луну с неба, а я, негодный муж, отказался ее достать? — с улыбкой проговорил Эдвард. — Она только посмеется над тобой.
— Вот увидишь, мое слово так же крепко, как твое.
Перед ленчем Берта отправилась на поле Картера. Работники еще не закончили рубку, но второе дерево уже лежало на земле, и участь третьего, несомненно, тоже была решена. Берта заметила, что крестьяне, глядя на нее, усмехаются. Она постояла еще некоторое время, чтобы ощутить всю глубину унижения, а затем вернулась домой и написала тете такое письмо:
«Дорогая тетушка Полли!
В последние недели я чувствую себя так скверно, что Эдди, бедняжка, очень за меня волнуется и уговаривает съездить в город, показаться хорошему специалисту. Эдвард очень настойчив — можно подумать, будто он хочет от меня избавиться, и я уже почти ревную его к нашей новой горничной, у которой пухлые розовые щечки и золотистые волосы — именно такой тип женщин ему всегда нравился.
Кроме того, доктор Рамзи не имеет ни малейшего представления о том, что со мной, и так как я пока не собираюсь покидать этот мир, то считаю, что мне не помешает проконсультироваться у другого врача, который по меньшей мере пропишет мне другое лекарство. Я принимала железо и хинин целыми галлонами и теперь ужасно боюсь, что у меня почернеют зубы.
Поскольку мое мнение целиком и полностью совпало с мнением Эдварда (эта противная миссис Райл называет нас парочкой горлиц, имея в виду, конечно, голубков; ее познания в естественной истории не вызывают у моего милого Эдди ничего, кроме презрения), я любезно согласилась удовлетворить его просьбу, и если вы соблаговолите приютить меня, я приеду так скоро, как вы только позволите.
Любящая вас,
Б.К.».
Вскоре вернулся Эдвард. Необычайно довольный собой и своей хозяйской смекалкой, он тайком поглядывал на Берту. Крэддок едва сдерживал радостный смех, и если бы не имел привычки всегда вести себя ровно и сдержанно, то непременно отколол бы какое-нибудь коленце.
«С женщинами, как с лошадьми, нужно быть твердым. Когда берешь барьер, сожми колени и не осаживай лошадку, но не забывай держать под контролем, иначе ее понесет. Мужчина всегда должен делать так, чтобы женщина видела: она у него в подчинении».
За ленчем Берта сидела молча, не в силах проглотить ни кусочка. Глядя на мужа, она недоумевала, как можно грубо обжираться, когда твоя супруга рассержена и несчастна. Ближе к вечеру аппетит вернулся, Берта пошла на кухню и съела так много сандвичей, что за ужином опять не притронулась ни к одному блюду. Она рассчитывала, что Эдвард заметит ее отказ от пищи, встревожится и почувствует свою вину, однако тот умял еды за двоих и совершенно не обратил внимания на то, что Берта осталась голодной.
Вечером она заперлась в супружеской спальне. Через некоторое время пришел Эдвард. Подергав за ручку, он сначала постучался, затем попросил Берту открыть. Она не отвечала. Тогда Крэддок постучал громче и снова подергал за ручку.
— Я хочу побыть одна! — крикнула Берта из-за двери. — Мне нездоровится. Пожалуйста, не ломись.
— Что? А где же мне спать?
— Выбирай любую комнату.
— Вздор! — воскликнул Крэддок и без лишних церемоний налег плечом на дверь. Он был силен: один толчок, и старые петли с жалобным скрипом разломились. Смеющийся Эдвард вошел в спальню. — Если ты не хотела меня впускать, надо было забаррикадироваться мебелью!
Берта не желала превращать этот эпизод в шутку.
— Я не буду спать вместе с тобой. Если ты останешься здесь, я пойду вниз.
— Не пойдешь.
Берта встала с кровати и надела пеньюар.
— Значит, проведу ночь на диване, — заявила она. — Я больше не хочу ругаться с тобой и устраивать сцен. Я уже написала тете Полли и послезавтра уезжаю в Лондон.
— Поездка — это хорошо. Я и сам думал о том же. Перемена обстановки пойдеттебе на пользу, — ответил Крэддок. — По-моему, нервы у тебя немного расстроены.
Устраиваясь на диване, Берта бросила на мужа презрительный взгляд.
— Очень мило, что тебя интересуют мои нервы!
— Ты вправду собираешься там спать? — спросил Эдвард из кровати.
— Видимо, да.
— Ты замерзнешь.
— Лучше замерзнуть, чем лежать рядом с тобой!
— Смотри, к утру заработаешь насморк. Впрочем, надеюсь, через час ты заговоришь по-другому. Я выключаю свет. Доброй ночи!
Берта не ответила, а через несколько минут уже раздраженно слушала звучный храп. Неужели Эдвард и впрямь спит? Разве для него не имеет значения, что она отказалась разделить с ним постель и намерена уехать в Лондон? Как ему только не совестно дрыхнуть!
— Эдвард, — позвала Берта.
Ответа не последовало, и все же ей до сих пор не верилось, что муж преспокойно спит, тогда как она не в состоянии сомкнуть глаз. Должно быть, Эдвард притворяется — нарочно, чтобы разозлить ее. Берта хотела потрогать его, но побоялась, что он с хохотом вскочит. Было действительно очень холодно, и она натянула на себя кучу кофт и покрывал. Ей потребовалась вся сила воли, чтобы не скользнуть обратно в теплую постель. Берта чувствовала себя самой несчастной на свете, а вскоре сильно захотела пить. Что может быть отвратительнее воды из кувшина для умывания, особенно если наливать ее в стакан, пахнущий зубным порошком! Берта сделала несколько глотков, хотя ее чуть не стошнило, а затем принялась мерить шагами спальню, обдумывая свои многочисленные ошибки. Эдвард все так же безмятежно спал. Она кашлянула; Крэддок не пошевелился. Берта перевернула столик — от этого грохота пробудились бы даже мертвые, но Крэддок продолжал ровно дышать. Тогда она посмотрела на постель, прикидывая, не прилечь ли на часок с тем расчетом, чтобы проснуться раньше мужа. Промерзнув до костей, Берта решила рискнуть. Уверенная, что не проспит долго, она приблизилась к кровати.
— Все-таки вернулась? — сонным голосом спросил Эдвард.
Берта испуганно замерла: сердце у нее чуть не ушло в пятки.