Мисс Лей испытала невероятное облегчение, когда хлопнула входная дверь и племянница поднялась по ступенькам к себе в комнату.
Берта долго стояла на платформе, неподвижно глядя перед собой. Она словно оцепенела. Возбуждение предшествующих часов сменилось полной опустошенностью. Джеральд ехал в Ливерпуль, а она осталась в Лондоне. Берта побрела с вокзала в сторону Челси. Улицы казались ей бесконечно длинными, но она утомленно тащилась дальше. Берта не знала дороги и плелась куда глаза глядят. В Гайд-парке она в изнурении присела отдохнуть, однако усталость тела заглушала сердечную боль. Через какое-то время она вновь пошла — ей даже в голову не пришло взять извозчика — и наконец добралась до Элиот-Мэншнз. Солнце уже стояло высоко, припекая макушку. Берта с трудом поднялась по лестнице и рухнула на кровать у себя в комнате, обливаясь горькими слезами. Рыдала она долго и безутешно. «Он такой же негодяй, как остальные!»
Мисс Лей послала узнать, спустится ли племянница к ленчу, но у Берты на самом деле страшно болела голова, и она не могла даже смотреть на еду. Весь день она провела в нечеловеческих муках. Берта то упрекала себя в том, что отказала Джеральду, когда тот просил позволения остаться, — сама же упустила свое счастье! — то вдруг, охваченная внезапным отвращением, твердила, что Джеральд — мерзавец, и благодарила Бога за то, что спас ее душу. Проходили томительные часы. К ночи Берта едва нашла в себе силы раздеться и до самого утра не сомкнула глаз. С первой почтой пришло письмо от Крэддока, в котором он снова настойчиво просил жену вернуться в Корт-Лейз. Берта равнодушно прочла письмо и тяжело вздохнула: «Пожалуй, это благоразумнее всего».
Теперь ей был ненавистен Лондон и эта квартира. Комнаты, которые Джеральд озарял своим радостным присутствием, опустели. Возвращение в Корт-Лейз казалось единственным выходом, там по крайней мере Берту ждали покой и одиночество. Она почти с тоской вспомнила об унылом побережье, болотах и безотрадных морских водах. Она хотела лишь тишины и уединения. Если ехать, решила Берта, то немедленно: оставаться в Лондоне значило бы лишь растравлять себя.
Она встала, оделась и спустилась в гостиную к мисс Лей. Лицо ее было мертвенно-бледным, глаза опухли и покраснели от слез. Она не пыталась скрыть свое состояние.
— Тетя Полли, я сегодня же еду в Корт-Лейз. Так будет лучше.
— Эдвард очень обрадуется.
— Да, пожалуй.
Переборов сомнения, мисс Лей взглянула на племянницу и произнесла:
— Видишь ли, Берта, в этом мире очень трудно решить, как действовать. Люди стремятся отличить добро от зла, однако очень часто то и другое оказываются очень схожи. Я всегда считала счастливцами людей, способных жить по Десяти заповедям, не сомневаясь в себе и своих деяниях. У них две опоры: по правую руку — упование на вечную жизнь в раю, по левую — страх перед рогатым дьяволом с острыми когтями. Те же, кто на суровое «не посмей» вопрошают «почему?» обречены всю жизнь плыть по бурному океану, не видя путеводной звезды: разум и инстинкт говорят одно, а жесткие условности диктуют другое. Хуже всего то, что в конечном счете решающее слово остается за совестью, взращенной на тех же Десяти заповедях и страхе перед адским огнем. Стоит помнить об этом, хотя в определенной мере такой подход можно считать трусостью. Это как салат из омаров: съесть его — не преступление, однако, вероятнее всего, последствием станет несварение желудка. Для того чтобы пойти против общепринятых взглядов, нужно очень сильно верить в себя, а если уверенности недостает, лучше не рисковать и идти широкой проторенной тропой вместе с остальным стадом. В этом нет ни радости, ни отваги, это скучно, зато в высшей степени безопасно.
Берта вздохнула, но промолчала.
— Скажи Джейн, чтобы уложила твои чемоданы, — произнесла мисс Лей. — Хочешь, я отправлю Эдварду телеграмму?
Когда племянница наконец уехала, мисс Лей погрузилась в раздумья. Ее, как всегда, мучили сомнения: правильно ли она поступила? Она сидела на вращающемся табурете перед фортепиано, пальцы перебирали клавиши. Слух вдруг различил начало хорошо знакомой мелодии, и она почти неосознанно стала наигрывать песенку герцога из «Риголетто». «Сердце красавицы склонно к измене, — гласили слова, — и перемене, как ветер мая…» Мисс Лей улыбнулась себе под нос: «Мало кого из женщин устраивает один супруг. Полагаю, единственное решение проблемы брака — узаконенное многомужество».
Сев в поезд на вокзале Виктория, Берта с облегчением вспомнила, что в этот день в Теркенбери проходит ежегодная ярмарка скота и что Эдвард вернется в Корт-Лейз только вечером; у нее будет возможность устроиться дома без лишнего шума и беспокойства. Всю дорогу Берта пребывала в тягостных раздумьях, путешествие прошло незаметно, и вот уже она оказалась в Блэкстебле.
Она вышла в тамбур, рассчитывая, что муж пришлет экипаж, и, к своему удивлению, увидела на платформе Эдварда, который поспешно подбежал к ней и помог выйти из вагона.
— Наконец-то ты приехала! — воскликнул он.
— Я думала, ты будешь на ярмарке в Теркенбери.
— Я как раз отъезжал, когда принесли твою телеграмму, и, разумеется, все отменил.
— Извини, что задержала тебя.
— За что тут извиняться? Не мог же я отправиться на какую-то ярмарку, когда приезжает моя ненаглядная женушка!
Берта изумленно посмотрела на супруга. Честное, румяное лицо Эдварда сияло от удовольствия — он был искренне рад встрече.
— Ей-ей, здорово, что ты приехала! Мне жутко надоело быть соломенным вдовцом.
Они подъехали к подножию холма, и Крэддок пустил лошадь шагом.
— Оглянись, — вполголоса произнес он. — Видишь?
— Что?
— Погляди на шляпу Паркера.
Паркером звали лакея. Берта еще раз оглянулась и заметила кокарду.
— Ну, что скажешь? — Эдвард почти давился смехом. — Вчера меня избрали председателем муниципального совета, так что я теперь официально в должности мирового судьи. Как только узнал, что ты едешь, сразу раздобыл кокарду.
По прибытии в Корт-Лейз Крэддок заботливо помог Берте выйти из экипажа. Она немало удивилась, увидев накрытый к чаю стол, цветы в гостиной и все остальные приготовления, сделанные для того, чтобы она чувствовала себя комфортно.
— Устала? — спросил Эдвард. — Приляг на кушетку, я подам чай.
Он любезно прислуживал Берте, заставлял есть и оказывал всяческие знаки внимания.
— Черт возьми, как же я рад, что ты дома!
Его неподдельная радость тронула Берту.
— Если не очень устала, может, пройдемся по саду? Я хочу показать, что сделал для тебя. Сейчас там все в лучшем виде.
Крэддок накинул на плечи жены шаль, чтобы свежий вечерний воздух не навредил ей, и настоял на том, чтобы она держала его под руку.
— Вот, смотри: я высадил розовые кусты перед окном гостиной, чтобы ты могла видеть их, когда сидишь на своем любимом месте у окна и читаешь.