– Они от разных отцов, – дернула плечиком Лада. – Не думаю…
– Что вы на эту тему думаете, мы уже знаем. Хочу предупредить. Никто детей не найдет и не разъединит. – Бабушка многозначительно посмотрела на инспектора. Инспектор сделал честные удивленные глаза и развел руками. – Любая попытка обнаружить детей с привлечением работников из органов только разозлит меня. Не советую этого делать, потому что злая я становлюсь опасной.
– Я не понимаю, – пролепетала Марина, посмотрела мокрыми от слез глазами на дядю Макса, не заметила в его взгляде осуждения и осторожно продолжила: – Кто же тогда займется этими несчастными детьми? Даже если они в прекрасном заграничном пансионате или в частном детском доме, семью никто не заменит! Почему вы спросили про квартиру вашей дочери?
– Да, почему? – возбудилась мама. – Ты никогда не доверяла мне ухаживать даже за котенком! Ты отобрала Ингу, ты…
– Я спрашивала про квартиру, чтобы узнать, насколько она пригодна для проживания там детей. Про квартиру, а не про тебя, успокойся. Три комнаты – это хорошо. Тебе придется переехать в однокомнатную Инги.
– Что? – опешила мама.
– Да. Потому что детей возьмет себе на воспитание твоя дочь и моя внучка Инга.
Хорошо, что я догрызла кусочек льда и не подавилась, потому что вздох застрял у меня в горле.
– А кто же будет жить в шикарной квартире Ханны? – прищурилась Лада.
– Дети, – встала бабушка. – Через несколько месяцев, когда все знакомые мужчины Ханны перестанут звонить. Или когда Лора и Антон вырастут и захотят попробовать, какова она, жизнь вдали друг от друга, в одиночестве. Что ты скажешь, Инга?
Мне очень хотелось фыркнуть и назвать ее предложение «бредом собачьим», потому что представить себя мамочкой двоих почти взрослых людей никакое воображение, даже изрядно уже сегодня травмированное странной посылкой, мне не позволяло. Я пожала плечами. Неуверенно улыбнулась. Посмотрела на свои руки, потом на босые ноги. Мои застывшие родственники не отводили от меня напряженных взглядов и, казалось, перестали дышать, чтобы лучше слышать стук моего колотящегося под банным махровым халатом сердца.
– Ну, что тут можно сказать… – Я покосилась на бабушку.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнула она. – Значит, мускат? Неси!
Пришлось опять приложить усилия, чтобы тронуться с места.
– Детский сад, – покачала головой Лада, – даже смешно слышать этот бред собачий! Вы все как хотите, а я попробую взять себе мальчика законным путем! Есть еще, слава богу, попечительские советы, исполкомы, общество защиты детей! Ну и семейка! – На меня Лада смотрела с недоумением и жалостью. – А ты почему не противишься? Сколько тебе лет? Почему ты позволяешь этой старухе собой командовать? – она вышла за мной в коридор и направилась к вешалке. – Пойти быстрее отмыться от этого гадючника! Да! – Лада задумчиво посмотрела на коробку у тумбочки. Я тоже посмотрела. Ноги мои тут же подкосились, я сползла по стене на пол и села, вяло пытаясь прикрыть коленки полами халата. – Пришла посылка на мой адрес с курьером. Написано – Латовым Лоре и Антону. Я думала, что сегодня увижу здесь детей, вот, привезла. Передай своей ненормальной бабуле, пусть разберется. Откройте сегодня. Может, что портящееся.
– Уже уходите? – вышел в прихожую Ладушкин.
– Ухожу, пока не свихнулась. Вот, посылка пришла детям, вы уж проследите, чтобы они ее получили. – Лада доверительно взяла Ладушкина за рукав, потом обхватила рукой посильнее, опираясь, пока вытряхивала туфлю. Ладушкин наклонился, прочитал адрес и задумался. Я закрыла голову руками.
– Очень интересно, – пробормотал он, поднимая посылку и ставя ее на тумбочку. – Это почерк вашего мужа? Бывшего, в смысле, – тут же поправился он.
– Нет, – покачала головой Лада.
– А может быть, посылку отправили родители до того, как их убили! – задумался инспектор.
– Зачем Ханне отправлять посылку на адрес бывшей жены ее четвертого мужа! – Я почему-то сказала это очень громко, получилось, что кричу.
– Она могла сделать это для конспирации, что-то заподозрив. – Ладушкин осматривал белую картонную коробку. Точно такую же передала мне соседка Ханны. Вот он взялся за перевязь бечевки!..
– Бабушка! – закричала я, чуть не плача.
– Ты что, Инга? – выглянула она из библиотеки.
– Бабушка!!
– Да не кричи так, что тут у вас? – Она подозрительно посмотрела на Ладу, та фыркнула и решительно направилась к двери.
– Мне плохо, я не могу встать, у меня отнялись ноги, меня тошнит, колет в боку, спазмы в горле, боли в спине и под мышками, и сейчас пойдет кровь из носа!
– Детка?…
– От такого насилия любого хватит удар! Ничего, – злорадно успокоила меня Лада перед тем, как хлопнуть дверью, – бабушка тебе поможет!
– Мне нужно лечь, не могу дышать, я сейчас умру! – Кивком головы я указала на Ладушкина. Бабушка посмотрела на него, растерянно застывшего у посылки. Потом на меня. Потом опять на него. Потом на посылку, и в этот момент я лягнула ее босой ногой.
– Помогите. – Бабушка потянула меня вверх за руки, я уронила голову и закрыла на всякий случай глаза. – Вы можете отнести девочку на диван?
– Конечно! – кинулся ко мне Ладушкин, и я только расслабилась и запрокинула назад бессильно болтающуюся для правдоподобия голову, когда он легко поднял меня, прижал к колючему свитеру и понес, спотыкаясь то у одной двери, то у другой, не в силах определить спальню. Спальни в доме бабушки были наверху. Четыре. Но он же этого не знал.
В кармане моей куртки в коридоре звонит телефон. Я лежу на диване в библиотеке, и сломанная пружина давит в бок. Мне тепло, сонно, и, если бы не пружина, я бы даже не поняла, что заснула. Придется встать. Отдаленный еле слышный звук, как звон надоедливого невидимого комара. Я опускаю ноги на пол, в темноте, выставив руки, иду к двери, обозначенной полосками света из прихожей. Спотыкаюсь. Падаю на колени. Ощупываю руками жесткую шерсть и вспоминаю, что это козьи шкуры на полу, не успев испугаться.
В прихожей – никого. Телефон в куртке замолчал. Ознобом вдруг накатило воспоминание о дружеской семейной вечеринке, о решении бабушки. Надо быстрее спросить, что она имела в виду, надеюсь, про меня и детей Ханны было сказано для конспирации. Переминаюсь с ноги на ногу минуты три. Больше не звонит. Иду в кухню, утыкаюсь взглядом в холодильник. Поворачиваю обратно в прихожую. Коробки нет.
Интересно, кого должен был арестовать инспектор Ладушкин, если он распотрошил-таки коробку и обнаружил в ней то, о чем я думаю?
Шлепанцы (из шкуры козы, мехом внутрь) стоят у стены, я влезаю в них, обхожу первый этаж. В гостиной у окна сидит в кресле-качалке дедушка Пит и болтается туда-сюда, подстерегая наступающие сумерки. Неужели все разъехались? Неужели мои родители даже не дождались, когда я приду в себя? Они же не могли догадаться, что меня внезапно сморил сон, как только инспектор Ладушкин с максимумом предосторожностей уложил мое безвольное обмякшее тело на диван?!