– Не реви. Я умру от ран в собственной постели.
– Убью любого, кто посмеет нанести тебе хотя бы одну рану! – заявляю я и добавляю самоуверенно: – Любым предметом.
– Детка, я получила свое за последние две недели. Мне уже не оправиться. Раны так глубоки и тяжелы, что лучше нам попрощаться, пока я в своем уме. Это то, что копошилось подо мной? – Бабушка показывает пальцем на залезающего на кровать попугая. Он ползет, хватаясь за матрац лапами и цепляясь клювом. Взобравшись, стоит несколько секунд, покачиваясь, и падает рядом с бабушкой на бок, поджав лапы к животу и скорчив длинные когтистые пальцы.
– Я всегда думала, что мое сердце белое и умеет летать. – Бабушка протягивает руку и трогает перья. – Видишь, что с ним стало… – Она закрывает глаза.
Я сижу рядом почти два часа, иногда задерживая дыхание, чтобы в тишине послушать ее, прерывистое. Проснувшись, бабушка угодила глазами в фотографию на стене, где долговязый подросток Питер держит на коленках веселую улыбающуюся девочку Золю с косичками.
– Мне пора. – Она села. Завозился попугай. Потягиваясь, он вытянул ноги и растопырил пальцы. Я пощекотала было твердокожую пятку, но попугай ловко ухватил мой указательный палец и слегка сжал его клювом, предупреждая дальнейшие попытки любой близости.
В ожидании вызванного такси мы пили чай на кухне, и бабушка развеселилась, глядя, как попугай, прохаживаясь туда-сюда по кухне, несколько раз наступил мне на ногу, а не получив внимания, стал дергать клювом за рубашку.
– В детстве ты подобрала раненую ворону. – Бабушка погладила мою щеку и подняла попугая с пола к себе на колени. – Лечила ей крыло, гуляла по двору. Это была огромная черная птица, и вы подружились, а когда ворона начала летать, она приносила тебе всякую всячину вроде высушенного солнцем черепа кошки, серебряную ложку, всю в земле, пятак прошлого века. Я думаю, это был ворон.
– Он улетел? – Я подвинула к краю стола печенье. Попугай поковырял его клювом.
– Нет. Он убил парочку цыплят, и Питер от него избавился.
– Тебя послушать, так дедушка Пит, совсем не воин, только и делал, что кого-нибудь пришибал!
– Я этого не говорила. Он действительно весьма далек от воина, но мужскую работу выполнять умел, этому я его обучила. Я вообще всему его обучила. – Бабушка загрустила и потерялась глазами в проеме окна – там, за стеклом, пошел снег.
– Мне пора. – Она встала на звонок в дверь, посадила попугая на стол, и тот сразу же полез клювом в ее чашку. – Поеду, а то как бы Питер не подрался с Лорой.
– Представляю. – Я фыркнула.
– Тебе нужно отдохнуть. Ты плохо выглядишь. Есть где отдохнуть?
– Да. Я поеду с тобой, заберу детей, и мы с ними завалимся в одно место отдохнуть.
– Ну что ж… Отдохнешь – и за работу.
– За работу?
– Надо найти деньги. У тебя неделя. Потом федералы поймут, что я их обвела вокруг пальца…
– Как? Разве ты сегодня не сделала все, чтобы федералы сами нашли деньги?!
– Я сегодня сделала все, чтобы ближайшую неделю они искали их до посинения. Они выяснят, кто из двоих – Владик или Эдуард – приходил к Ханне по понедельникам. Проведут допросы с пристрастием и выявят сообщника – человека из «наружной» слежки. Опять проведут допросы, потом опять… Но ничего не узнают.
– Почему?… – Я чувствую, как по спине ползут мурашки.
– Потому что те, кто отрезал моей дочке и зятю головы, не знают, где деньги. А федералы припишут их незнание скрытости и будут лезть из кожи вон, чтобы все выяснить.
– А зачем они тогда их отрезали? – В ужасе я смотрю, как бабушка надевает пальто в коридоре и буднично копается в карманах.
– Ну, они их отрезали, я думаю… Так, паспорт на месте, газету я отдала… Они их отрезали, чтобы отправить семье. В целях устрашения. Потому что, как ни крути, дети – единственный след к деньгам.
Я – за рулем, Антон и Лора ругаются на заднем сиденье, «дворники» не справляются с налипшим на стекла мокрым снегом, звонит мой мобильный, я все еще не купила наушники к нему, чтобы разговаривать за рулем, уже смеркается, а я плохо помню дорогу.
– Ахинея, только что узнал, что тебя выпустили! Подваливай на вечеринку в клуб сумо, повеселимся!
– Не хочу.
– Я сниму столько толстых задниц, что их хватит потом на весь архив! А ты видела когда-нибудь пальцы на ногах у борцов сумо?!
– Ни-ког-да.
– Ну вот! Сюда подвалила пятерка настоящих японцев килограммов по сто двадцать, где еще такое увидишь?!
– Ни-где.
– Что, тоска заела, я понимаю… Хочешь, подъеду и развлеку тебя? Могу даже отвезти к хозяйке Мучачос, тебе тогда понравилось!
– Лом, спасибо, что позвонил. По-моему, я пропустила поворот. После щита у бензоколонки второй поворот направо или третий?
– Ахинея, будь осторожна! – озаботился Лом. – Смотри, не поддайся его могучей природной силе!
– Его – это кого?
– Того самого умственно отсталого детинушки, который пугает лебедей по утрам на пруду.
– Лом, скажи по-хорошему, какой поворот, пока меня не остановил гаишник и не оштрафовал за разговор во время езды!
– Интуитивно – третий. Я смонтировал ночью фильм для агентства «Секрет», его забрали час назад с аплодисментами. Получил деньги по чеку. Звонил инспектор, ну этот, которого я стукнул, спрашивал, где его невеста. У меня спрашивал, представляешь? По-моему, он был пьян. Неужели нашлась идиотка, которая согласилась…
– До свидания, Лом!
Хозяйка Мучачос, не выразив удивления по поводу нашего прибытия, принесла в большую комнату на втором этаже чистое белье, блюдо с яблоками, огромный пирог с мясом, большой эмалированный горшок и персонально для меня – графинчик с крыжовенной настойкой.
– Удобства только на первом этаже. – Она кивнула на горшок и задвинула его ногой под кровать, которую ловко застилала. – А там сегодня у нас мероприятие, если хочешь, можешь присоединиться. Уложишь детей и приходи.
– Я как-нибудь сама уложусь, – тут же завелась Лора.
Антон откровенно зевал и одновременно поедал пирог.
– Ты, девочка, поспи лучше, – строго заявила Лоре хозяйка. – Это игры для взрослых.
– Покер или преферанс? Во что у вас тут еще по вечерам играют? – не унимается Лора. – В бутылочку на поцелуи?
– А баня будет? – интересуюсь я, зевая синхронно с Антоном. – Я к вам опять из тех же мест, что и в прошлый раз.
– Баня будет топиться всю ночь. Если заснешь, она и утром еще теплая, можешь помыться с утра. Я заметила, что ты не любительница первого пара.
– Я полежу полчасика и спущусь. – Пробормотав это, вдыхаю запах свежего постельного белья и моментально отключаюсь.