Проснулась я от странного звука. Кто-то крикнул, резко и страшно.
– Что тут?… – вскочила я в постели. Подо мной дернулась сетка, и несколько секунд я сидела в темноте, покачиваясь, как китайский болванчик.
– Свиней режут, – спокойно объяснила Лора.
Она забралась коленками на подоконник и разглядывала что-то внизу во дворе.
– Это и есть их интереснейшее мероприятие, представляешь?! Привели двух старичков, вероятно, профессионалов по закалыванию, поднесли им на подносе по рюмочке, развели костер, собрались всей кучей и режут! Правильно, чем еще заняться в глуши в ветреную холодную ночь? Уже двух зарезали. А если с первого раза правильно не попасть в сердце, раздастся такой свинячий вопль! – мечтательно вздохнула она, повернулась, посмотрела на меня, покачивающуюся на кровати, и с удивлением заметила: – Вот уж не думала, что ты так предпочитаешь отдыхать!
Подхожу к окну. Действительно лучше видно, если забраться на подоконник. Внизу у костра суетятся люди, подсвеченные ярким пламенем. Его текучее золото то припадает к земле, то взлетает вверх, высыпая в небо россыпь искр, и тогда все собравшиеся во дворе видны отчетливо. Три человека держат неподвижную тушу животного над огромным чаном, еще четверо несут кого-то брыкающегося, я вижу, как в свете взметнувшегося пламени судорожно, с обреченностью смерти, дергаются устремленные к костру копытца.
– Это они в чан кровь сливают, – разъясняет Лора. – Сольют из всех свиней и сварят кровяную колбасу. Вот в той кастрюле, видишь, старуха складывает кишки. В них набивают вареную кровь, а потом коптят в коптильне. Колбаса, кстати, получается вкусная, особенно если добавить шпика и чеснока.
Зажав рот рукой, я сползаю с подоконника на пол.
– А вообще, красиво все смотрятся. В духе Брейгеля-старшего. – Теперь Лора проявляет к происходящему интерес художника-постановщика. – Смотри, как все персонажи расставлены вокруг огня, какая шикарная подсветка, а кровь кажется черной в свете пламени. А вон там, видишь, кто-то огромный несет на плечах барана!
Поднимаюсь и рассматриваю живую картину огня, смерти и процесс приготовления кровяной колбасы.
– Вот это самец! – вдруг восторженно выдыхает Лора. – Голый по пояс, посмотри только, какая мускулатура!
– Как это – баран голый по пояс? – бормочу я, шаря глазами и уговаривая свой желудок спокойно продолжить переваривание вкуснейшего пирога.
– Да нет же, барана тащит на плечах потрясающий самец!
– А… Это сын хозяйки. – Я увидела Богдана, я его почему-то сразу узнала, когда он снимал барана с плеч и укладывал на землю. По узнанной мною наклоненной голой спине полоснул кроваво-золотой отблеск огня. Лора взвизгнула.
– Сын? Отлично, просто отлично! Теперь понятно, почему ты сюда приезжаешь отдыхать!
– Не кричи, Антона разбудишь.
– Его разбудишь! Это я слышу, как две мышки под полом анекдоты рассказывают, а у Антона чутье и слух, необходимые воину во сне, отсутствуют напрочь. Ты к нему приезжаешь, да? Как его зовут?
– Богдан. – Я отворачиваюсь от окна.
– А вы уже занимались сексом? А какого размера у него член?
– Ты что, с ума сошла?! – опешила я.
– А что тут такого? Моя мама говорила, что, по ее наблюдениям, у крупных мужчин члены совсем…
– Сейчас же замолчи! – прошипела я, косясь на спящего Антона.
– Вот только не изображай невинность, ладно? – тоже перешла на шепот Лора. – Видела я твои фотографии под бельем в шкафу! Кто тебя фотографировал в таком виде? Засланный фээсбэшник? Или твой оператор?
– Павел. – Я сажусь на пол, Лора тут же пристраивается рядом.
– Это Павел покупал такое белье? – спрашивает она, толкнув меня плечом.
Я молча киваю.
– Я сразу подумала, что он. У тебя фантазии не хватит соединить черное, красное и белое. Он был воин, этот твой Павел. Воины обычно не очень выносливы в сексе, им нужно это нечасто, но чтобы было нестандартно, понимаешь.
Поворачиваю голову и всматриваюсь в лицо Лоры. В темноте оно почти неразличимо, я пугаюсь самой себя в этой комнате и провожу по ее лицу пальцами.
– Нет, – говорю чуть слышно. – Не понимаю.
– Ну, это когда с разными причиндалами, извращениями, чтобы потом месяц было что вспоминать и содрогаться. Я в этом плане предпочитаю обделенных мышлением или детей природы. Чтобы без затей, но сильно и долго.
Простонав, я закрываю голову руками и покачиваюсь, пока не пройдет накатившее головокружение.
– Да не падай в обморок. – Лора опять толкает мое плечо своим. – Это же в воображении! Мне придется лет до двадцати только воображать или в крайнем случае утешаться онанизмом.
– Почему?…
– Мне еще расти и расти, – вздыхает Лора. – Я млею от крупных мужчин, но интуитивно понимаю, что для получения от них удовольствия недостаточно еще развита. А неприятные ощущения могут надолго отодвинуть естественный оргазм.
Она в подробностях объясняет что-то о необходимости подготовки женского организма к правильному сексу, а я, в полной прострации, еще ощущаю себя, сидящую на полу, но совершенно теряюсь во времени.
Нам восемь лет, в том июне на берегу моря, рядом – Лаврушка, она ест яблоко и рассказывает свои невероятные предположения о происхождении детей в животах женщин. Наплевав на мои грандиозные познания в области строения человеческого тела и его внутренних органов, Лаврушка с самоуверенностью восьмилетки заявляет, что мужчины засовывают женщинам члены в рот, им так больше нравится, а если женщина хочет ребенка, то сама засовывает себе внутрь крохотных эмбриончиков, которых выбирает, или ей делают их на заказ в клинике.
Я рисую палочкой на песке яйцеклетку и целую стаю головастиков рядом и отчаянно пытаюсь разъяснить процесс оплодотворения и роста клетки. Лаврушка, с каплями сока на подбородке, затирает ногой мой рисунок и смеется. Отчетливо помню отчаяние, накатившее от невозможности объяснить главную тайну жизни. Помню бессилие и стыд, впервые испытанные одновременно, под хруст откусываемого яблока, помню мое озарение – вдруг! – и жалость к Лаврушке, смешавшей в страхе познания мира успокоительные рассказы матери – «…ты не толстая, я сама заказала такую пухленькую девочку!» – и нечаянно подсмотренные любовные игры родителей.
– Лора. – Я притягиваю к себе девочку, кладу ее голову на колени и глажу. – Ты ужасная, непроходимая дурочка.
– Сама такая, – бормочет Лора, но голову не убирает. – Смотри не прозевай его. Слишком уж ты самоуверенна. Думаешь, он тут пасется себе по лугам в одиночестве? Таких неиспорченных детей природы любая умная женщина запросто, после двух бутылок, уложит в постель, так что он проснется уже в загсе.
– Да откуда ты такого нахваталась? – Я смеюсь и, шутя, таскаю ее за уши.
– Но говорить с ним бесполезно, такие крупные обычно – молчуны. – Лора продолжает меня наставлять. – Надо действовать!