Трогаю нос. Вспоминаю черно-красно-белое белье с кружевами, длинные перчатки и туфли на тончайших шпильках к ним в пару.
До обеда Лора отстреливает из охотничьего ружья жестяные банки на поваленном дереве в лесу, Антон вертится на кухне, я каждые полчаса дегустирую очередное колбасное изделие – «эту еще попробуй, кажется, чеснока переложили… закуси огурчиком, а то шейку не распробуешь…» – и к полудню понимаю, что если немедленно не уехать, то распухну от обжорства и соглашусь на любые клятвы и обещания, потому что видеть, как он колет дрова во дворе, больше не могу – по пояс голый, замирающий с поднятым колуном и вдруг переводящий глаза на окно, за которым я затаилась, борясь с отрыжкой и изнемогая от самой настоящей похоти.
– Мне надо уехать. – В ужасе я смотрю, как хозяйка накрывает стол к обеду.
– Ты же и не ела ничего. Хотя бы пообедайте.
– Нет! Только не это.
– Ладно. Иди полежи в закутке, а я покормлю детей. Приспичило тебе, да? А ты хочешь подумать на расстоянии, все прикинуть. Я понимаю.
– Не то чтобы приспичило… Но что-то со мной не так.
– Это понятно, что не так, он кого хочешь доведет. Красивый, да?
– Красивый? – Я удивляюсь, потому что такое прилагательное последний раз применила, когда мы с Ломом разглядывали южноафриканского таракана. – Да он просто невозможный. Он!..
Я бы назвала его извращенцем, но вовремя одумалась. Все-таки мы с Мариной еще не настолько близки, чтобы обсуждать эротические экспромты ее сына.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивает женщина, оглядывает меня с ног до головы и усмехается.
– Что? – тут же завожусь я. – Что смешного?!
– Да нет, ничего. Ты сегодня очень хороша, горишь просто.
В машине Лора потребовала немедленного объяснения столь поспешного отъезда.
– Мы только нашли с ним общий язык, – заныла она. – Я сбила шесть банок из девяти…
– Никаких общих языков. Никаких заигрываний. Это мой мужчина, запомни.
– Класс! Он будет называть меня доченькой и сажать на колени?
– Жеребенок, – шепотом говорит Антон. – Рыжий жеребенок, он настоящий.
– И что? – не может успокоиться Лора. – Вырастет в лошадь, будут на нем навоз возить или дрова из леса!
– Не будут! – тут же покупается Антон. – Я не разрешу!
– Ох, простите, ваше величество, я и забыла, что вы у нас все решаете.
– Он будет мой, если Инга захочет там жить. Инга, тебе ведь все равно, где жить?
В зеркале я вижу умоляющие глаза мальчика.
– Что плохого, если лошадь что-то привезет. Это же деревня. Если ты хочешь там жить, должен понимать, что любимую свинку на зиму зарежут на мясо, жеребенка заставят привезти дрова из леса, а пописать ночью придется в горшок.
– Подумаешь, – не сдается Антон. – Я уже три года писаю в горшок, видел на монастырском хуторе, как режут свиней, но Богдан мне сказал, что жеребенок будет мой.
– Прекрати. Он не мог ничего тебе сказать.
– Он показал, – шепчет Антон. – Я спросил, сколько стоит такой жеребенок, а он показал на тебя.
– Правильно, продай любимую тетушку за коня! – взвилась Лора. – Мужики такие сволочи!
– Лора, не доводи брата, – пресекла я начало ссоры. – А ты должен понять, что все имеет свою цену. Если я приравниваюсь по стоимости к жеребенку, мне и решать.
– Я не поменяю тебя на коня. Я только хочу его купить! – Антон отчаянно старается не заплакать, в зеркале я вижу его напряженное лицо и понимаю, что в данный момент по всем статьям проигрываю жеребенку, и он это понимает, и ему ужасно стыдно.
– Богатенький Буратино, – шепчет Лора. – Где же ты зарыл свои денежки?
– Ребята, соберитесь, нас ждут великие дела. Мы сейчас поедем к вам домой, осмотрим квартиру, и вы мне расскажете все, что вспомните, о любом следе этих денег. У нас неделя, если не уложимся…
– Надоело, – громко заявляет Лора. – Мне надоело постоянно говорить о деньгах. Создавалось такое впечатление, что мама вообще перестала думать о чем-то еще. Деньги, деньги! Что мне говорил Руди тогда, в четверг, когда мы катались в парке на пони? Что он мне подарил? Куда мы ходили? Показать на плане Мюнхена все эти места и нарисовать крестик!! – Лора стучит кулачком по сиденью. – Я стала серьезно думать, что мамочка сбрендила. Чем больше она пыталась разгадать, куда Руди дел деньги, тем сильней впивалась в меня, твердо уверенная, что именно мне дядюшка подал какой-то знак, оставил код, только запрятал его так, что не найти!
– Не кричи!
– А ты что тут развалился? – набрасывается Лора на брата. – Тебе Руди подарил больше вещей, чем мне!
– Мой свитер с оленями уже весь растрепали, робота разобрали на части, а рюкзак изрезали на кусочки, – вздыхает Антон.
– Мою косметичку тоже, – кивает Лора. – Набор теней расковыряли, тетрадь мама просветила какой-то лампой, потом макала в раствор, книжку изодрала на страницы, страницы разложила на полу, и мы два дня искали ключевые слова!
– А куклу помнишь? – подсказывает Антон.
– Куклу я отстаивала не на жизнь, а на смерть. Мы с мамой подрались. Она, конечно, обещала, что купит такую же, как только найдем деньги, но я знала, что она врет!
– Почему? – Я удивилась, когда заметила, что Лора еле сдерживает слезы. – Если кукла из Германии…
– Да такую куклу купить невозможно! Ее сделал кукольник Фрибалиус! Это кукла моей прапрабабушки, у нее были деревянные руки и ноги, но они сгибались в коленках и локтях, представляешь?! Еще она стояла, сама!
– Она ночью спускалась со шкафа и ходила по комнате, – заявил Антон, понизив голос до шепота. – Точно! Еще у нее были настоящие человеческие волосы, это правда, Лора, скажи! Мы подожгли один волосок у нее и у Лоры, пахло паленой шерстью!
– Да, и волосы настоящие, и платье с баварскими кружевами, которым больше ста лет, а башмачки?! Ты помнишь ее башмачки на каблучках?! Она ночью ее всю разобрала, всю, пока я спала! Она сошла с ума, она выдергивала у куклы волосы и считала волоски!
– Лора, успокойся, это всего лишь кукла, по-моему, ты никогда не играла с ними, я не помню…
– А я с ней не играла! – кричит Лора. – Она жила у меня временно, Руди отдал, сказал, что это семейная реликвия, чтобы я ее берегла! Как я могла играть с куклой Энгельгарды?!
– А кто это, Энгельгарда? – интересуюсь я осторожно.
– Да что с тобой разговаривать, – отворачивается Лора.
– Это бабушка нашей бабушки, страшная женщина была, мне Питер говорил, – объясняет Антон. – Он говорил, мужиков перебила – не сосчитать.
Лора прикусывает нижнюю губу, чтобы не снизойти до скандала или объяснений.
Так, с перекошенным злостью лицом и прикушенной губой, она и вошла в квартиру своих родителей. С порога прошла в комнату, села в кресло и застыла. Антон, напротив, снял ботинки, разделся и прямиком отправился в спальню.