– Нет у федералов никаких бирок. Вероятно, ваша тетя запрятала их в другом месте. Когда отыщете еще чего, – Ладушкин остановился и заботливо запахнул мой воротник, – не кричите громко, будьте так добры, постарайтесь выработать в себе и своих родных умение делать важные дела молча! Молчание, если вам знаком этот штамп, действительно иногда дороже золота! Итак, – подхватил он меня под руку и поволок от фонаря к фонарю, – подведем итоги. Ваша тетушка обнаружила на вещах, подаренных детям Рудольфом Грэмсом, название банка и номер счета. Так?
– Не знаю, что удалось вычислить Ханне. Я зачитала маме несколько надписей на бирках. Та, что была выполнена металлическими буквами на куске кожи, оказалась названием банка и, как вы утверждаете, номером счета! Вот и все! Что теперь будет?… Она сняла деньги?
– Ну что вы. Не так все просто. Эта бирка… с чего она, кстати?
– С рюкзака, – шепчу я, стараясь унять дрожь.
– С рюкзака… Не доверяете маме?
– Доверяю.
– А почему тогда трясетесь?
– Холодно. И страшно.
– А вот я вас обниму, Инга Викторовна, прижму к себе, да не дергайтесь вы, расслабьтесь, я вам что-то скажу на ушко.
– Зачем – на ушко? – оглядываюсь я. – Нас что, могут подслушать на совершенно пустой улице? Смотрите, ни одной машины!
– Это чтобы вы лучше уяснили. А подслушать, кстати, они могут где угодно. Так вот. Ваша мама назвала номер счета, но не назвала пароль.
– Пароль?…
– После того как она написала на бумажке номер счета, ее попросили назвать число. Она назвала. Это число оказалось неправильным. Теперь она звонит вам, звонит, чтобы, вероятно, узнать это число. Что вы пропустили, Инга?
– Длину всех синих ниток, поделенную на количество рядов вязки, – бормочу я.
– Как вы сказали? – интересуется Ладушкин, чуть касаясь губами моего уха.
– Нет, ничего. Я представила, как федералы делят и умножают цифры из блокнота Ханны… Щекотно.
– Знаете, что я думаю? – мечтательно спрашивает Ладушкин. – Я думаю, что федералам это число не выяснить, даже если они заново свяжут из распущенных ниток детский свитер и посчитают на нем всех оленей.
– А они вяжут?… – Я отстранилась и посмотрела в веселые глаза инспектора.
– Пригласили двух пожилых женщин из пропускника, но это государственная тайна! – Ладушкин прижал палец к моему рту. Потом провел им по нижней губе, оттягивая ее. Я клацнула зубами. Инспектор очнулся и убрал палец. – Как только свитер будет связан и олени посчитаны, или что там можно еще реанимировать и измерить? Куклу, кстати, пытаются собрать, да… как только они убедятся, что дальнейшее копание в сундуке вашей тети чревато всему восьмому отделу конкретным диагнозом, они включат связь, мама вам позвонит, вы радостно проорете ей в трубку заветное число, федералы придут в банк раньше ее, и все – игра окончена.
– Не знаю больше никакого числа. – Я вырываюсь из крепких объятий Ладушкина.
– А где вы взяли предыдущие три на выбор?
– Лора нарисовала по памяти оторванные бирки! Пустите, Ладушкин.
– Зря. Зря отказываетесь от моих надежных рук, Инга Викторовна.
– На сколько тянет убийство в состоянии аффекта? – интересуюсь я.
– Хотите меня убить? Глупейшая идея.
– Ладушкин, у вас мания величия какая-то!
– А, вы о своем деле хлопочете? Ничего вам не будет, самооборона и защита жизней несовершеннолетних в условиях, когда можно спастись только путем нападения.
– Что это значит – спастись… путем нападения?
– Это значит, что, имея дело с террористкой, которая прошла боевую подготовку, вы могли обезопасить свою жизнь и жизни детей, только напав первой.
– А я напала первой? – интересуюсь я озадаченно.
– Если вы заявите, что сопротивлялись ее нападению, запутаетесь. Потому что по отчетам наших экспертов и аналитиков Службы получается, что вы проткнули террористку вилами, находясь от нее на расстоянии восьмидесяти сантиметров и на высоте двух метров десяти сантиметров. Сила удара и его направление вычислены. Поэтому, чтобы не ошибиться и не рассказывать, как вы боролись с профессионалкой, подпрыгнули в воздух в стиле ниндзя и убили ее подвернувшимися под руку вилами, лучше сразу придерживайтесь правильной версии. Вам что, племянница не рассказала, как все было? Говорите, что вы знали, с кем имеете дело, запрятались на сеновале и, ни на что не надеясь, бросили вилы сверху вниз, как только она подняла вверх глаза и заметила вас и детей. Нечаянно попали… Взгляд – затравленный, вот как сейчас, одежонка затрепанная, но с изысками – сама шила, никакой косметики. И все будет в ажуре.
– Спасибо…
– Кушайте на здоровье.
– Спасибо, но я спрашивала не о себе. Я спрашивала вообще. Как у вас осуждают за убийство в состоянии аффекта?
– Ну что тут сказать… По закону беременная женщина, совершившая убийство в состоянии аффекта…
– Ладушкин! – Я потрясла его за плечи. – Не надо на мне испытывать ваши методы допроса! Я не беременна!
– Так вы же не о себе спрашивали, – хитро улыбается Ладушкин.
– Тем более!
– От трех до восьми, если без отягчающих.
– Отягчающие – это?…
– Это, к примеру, когда обвиняемый в состоянии аффекта убивал тещу заранее заготовленным топором или выслеживал жертву с оружием в руках.
– Восемь лет… Для него это равносильно смерти…
– Что вы сказали? Для него?
– Ничего, так, прикидываю.
– Чувствую, что вы готовите себя к веселой жизни. И мне в ней места нет? – серьезно спросил инспектор, и в глазах его была почти мольба.
– Всегда рада буду вас видеть, – открыто заявляю я, честно глядя в эти глаза. – А теперь мне пора.
– Да. – Ладушкин посмотрел на часы. – Вы за сколько шарфик вяжете?
– Если фильм интересный, могу за фильм связать. Потом, смотря какие нитки.
– Тогда уже можете сесть на телефон. За полдня две вязальщицы успели справиться с детским свитером, как вы думаете?
Мама позвонила через час моего напряженного гипнотизирования телефона. Чтобы не тратить времени и не выслушивать ее рассказ о посещении банка, я сразу же спросила:
– Чего ты не знала?
– Если бы я знала, чего не знаю, я бы сказала! – с ходу завелась мамочка. – Только представь себе, в этом банке действительно есть вклад, что-то из перечисленного мною оказалось номером счета! Но снять его, как мне объяснили, можно только в Швейцарии, в главном офисе, и только после определенной проверки получателя.
– Слушаю тебя. – Я сдалась. Мне стало все равно, что нас могут подслушивать, я была просто раздавлена недавним своим открытием, от которого вполне можно свихнуться, и так устала, что заочно прокляла эти деньги.