– Я бы не называла это фарсом. Что ты теперь будешь делать?
– Золя встанет пораньше, отравит наш чай, принесет мне в комнату, и мы выпьем его в полнейшем молчании, как всегда. Золя знает. Она тоже очень умна, она все поняла раньше тебя. Ты обмоешь нас в подвале и проводишь в последний путь. Извини, ничего ценного, кроме опыта заблудившегося среди охотников философа, я тебе оставить не могу. Да! Будь осторожна с мужчинами, в глупости и в любви они очень опасны. Если не научишься проявлять снисхождение, ты погибнешь. Всегда прощай мужчинам все, что бы они ни делали, или сразу уходи.
– Ну почему с бабушкой, почему вдвоем?! – Я прикусила трясущуюся руку, чтобы не закричать и не броситься на Питера. – Оставь ее мне!..
– Радость моя единственная, я в этом ничего не решаю, прости, если можешь. Она так решила, я знаю, она уйдет со мной. Мы возьмемся за руки, перед тем как выпить чай. Я посажу ее на колени, как тогда, у фотографа, и жизнь вылетит птичкой… Пших!.. – хихикает Питер.
Я встаю и начинаю ходить по комнате, вцепившись руками в волосы. Я оттягиваю их с неистовой силой, я готова выдрать все волосы из головы. Что же придумать?… Что?!
– Знаешь основное правило Крысолова? – интересуется Питер. Я молчу, он и не ждет ответа. – Предусмотрительность и справедливость. Он увел детей из города в отместку их жадным родителям. Я думал, думал… С таким же успехом он мог сесть на лодочку и увести за собой в море под воду всех взрослых!
– А Зебельхер завтра уезжает, – говорю я, бросившись на колени перед Питером. – Так и отпустим убийцу твоего сына?
– Моего сына убили алчность и похоть Ханны. Если бы он не перевел деньги…
– Его пристрелил, раненного, в метро немецкий офицер! И он завтра уезжает! Придумай что-нибудь, Питер, ну пожалуйста! – Вцепившись в твердые выступающие колени, я трясу их, а потом обнимаю, уткнувшись лицом.
– Не плачь, подожди. Есть у меня одна мысль. Так сказать, запасной вариант. Я нанял брейкера, или хакера…
– Хакера? – Я удивленно поднимаю голову.
– Да, который вскрывает коды и продает информацию из Интернета. У меня на руках досье Зебельхера. Знаешь, за что его уволили из GSG-9? Он там занимал хороший пост, а его уволили, когда свои навыки ликвидатора он применил, чтобы убрать с дороги личного врага. Было расследование, его не стали судить, просто уволили. Пойдем.
Ничего не спрашиваю. Мы пришли в гараж. Питер одним рывком сдергивает брезент, я удивленно ахаю. Его старый «Опель», которым, по словам бабушки, Питер не пользовался уже лет двадцать, светится, как новая копейка.
– Мне его привели в порядок в прошлом месяце. Красавец, да?…
– Куда поедем?
– Всегда мечтал разогнаться на нем как следует и сорваться с обрыва в море. Чтобы не нашли мое тело. Улететь и утонуть одновременно. Но я трус в плане болезненных ощущений. И потом, вдруг не сразу умру…
– Нет, я так не играю. – Вздохнув, я присаживаюсь на светящийся начищенным мельхиором капот. – Здесь нет подходящего обрыва, нет моря, до утра осталось шесть часов.
– Ты ничего не понимаешь. – Питер достал коробку и роется в каком-то хламе. – Вот. Тетрохлорид углерода! – С торжественным видом он потрясает запыленной бутылкой.
Поскольку я ничего не понимаю, он подходит к дверям гаража, оглядывается, закрывает двери и понижает голос:
– Я добавлю это в горючее, разгонюсь на самой большой скорости и направлю машину с моста в реку!
– Потрясающе, – киваю я. – Просто зашибенно! А нельзя придумать что-нибудь попроще? До реки еще ехать часа полтора. И при чем здесь горючее?
– А кто, ты думаешь, подготовил твою мать к поступлению в вуз? – возбудился Питер. – Думаешь, легко прожить всю жизнь изображая идиота-неумеху, а ведь я химик! Я мог бы защитить докторскую, если бы не женился на Ксении!
– Она не дала?
– Как же! Она только об этом и талдычила с утра до вечера, она так меня заела этой докторской, что я больше не мог заниматься наукой! А уж когда она защитилась и ее научные амбиции в нашей семье преобразовались в этакую форму снисхождения и жалости к мужу-неудачнику, тут уж мне пришлось отвоевывать место под солнцем, не до науки стало.
– Питер, пойдем в дом, мне не по себе.
– Сосредоточься! В досье Зебельхера написано, что он предпочитал скрытые формы убийства и применял новейшие достижения науки для маскировки их под самоубийства! В машине последнего убитого им шведа обнаружены слабые остатки фосгена. Фосгена, понимаешь! Это было не самоубийство, как вначале предполагалось, а убийство! И если я добавлю в горючее тетрохлорид углерода, я ничего не почувствую, это быстрое отравление, а ты настоишь потом на тщательном расследовании моей гибели, то Зебельхера прижмут, это же элементарно.
– Конечно, – понуро киваю я. – Это элементарно, но я ничего не понимаю.
– Тетрохлорид углерода при нагревании выделяет фосген, ну?! – Питер напряженно ловит в моих глазах проблески научного понимания.
Закрываю глаза и думаю.
– Ты нальешь эту жидкость в горючее, горючее при работе двигателя нагреется, выделится фосген, фосген тебя отравит. Все правильно?
– Правильно! – Питер удовлетворен. – На Зебельхера за время его службы дважды падало подозрение, а тетрохлорид углерода вообще его любимый материал для инсценировки самоубийств.
– Питер, это очень сложно, давай придумаем что-нибудь попроще.
– Попроще – это две чашки чаю в пять утра! Я хочу умереть в машине на полном ходу! Имею право сам выбрать способ самоубийства!
– Это твое «попроще» кажется мне каким-то извращенным изыском! Если ты отравишься фосгеном и умрешь в «Опеле» при скорости километров в восемьдесят, то от тебя ничего не останется! Машина врежется во что-то и сгорит на месте. А другие люди? Вдруг кто-то еще будет на дороге в столь торжественную минуту?!
– Хочу! Имею право! Но если машина сгорит, сгорят и вещественные доказательства участия в моей смерти Зебельхера. А это будет обидно… Неужели придется остановиться и с работающим мотором таращиться в надвигающийся рассвет?…
– Делай что хочешь, я ухожу.
– Ты сама попросила меня умереть как-нибудь пооригинальней, а теперь бросаешь одного?!
– Я не знаю, что должен делать мужчина, перерезавший горло своей племяннице и ее мужу. По мне, так пусть все решает суд. Я только не хочу, чтобы в этот раз ты применил свое правило Крысолова к судьбе сестры! Пусть она останется. Вот и все.
– Я тоже в этот раз хочу прогуляться один! Я уже взрослый!
– Как же, один?! А чего ты тогда ждал до этой ночи? Почему не прогулялся вчера, позавчера?! – Я со злостью вытираю выступившие слезы. – Я больше тебя не чувствую, Питер. Ты стал чужим. Твои методы воспитания меня достали! Кого ты спасал в этот раз от чрезмерной привязанности? Что сделает Антон, когда узнает, что ты убил его маму, да еще в воспитательных целях?!