Самое странное, я даже не видел, чтобы Наджаф пытался его о чем-то расспросить. Я подбежал к нему:
— Наджаф! Может быть, этот парень здесь ни при чем. А если и при чем, расстреляв его, мы далеко не продвинемся.
Наджаф держался очень уверенно.
— Это мы сейчас и узнаем.
Дальше я интерпретирую события так. Наджаф командует: «Отделение, товсь!» Басмачи подхватывают свои автоматы и прикладывают их к плечу. Пайса облизывает пересохшую губу, глаза у него бегают. Но Наджаф не обращает на него ни малейшего внимания: повернувшись к нему спиной, он вышагивает перед взводом. «Отделение, цельсь!» — командует он. Моджахеды, как один, закрывают левый глаз и, наведя прицел, замирают. Наджаф своей пружинящей походкой задом отходит в сторону, чтобы не оказаться на линии огня, и вроде бы только тут замечает Пайсу. «Ты хочешь что-то сказать?» — бросает он. Так, мимоходом, как бы совершая формальность, бессмысленность которой всем очевидна. Пайса судорожно сглатывает и кивает. Потом кричит что-то. «Что-что?» — переспрашивает Наджаф, вроде не расслышал. Пайса кричит громче и дольше, в какой-то момент даже делает кивок в мою сторону. Наджаф идет к приговоренному, но по походке его кажется, что ничего толкового он от этого разговора не ждет. Короткие вопрос — ответ, вопрос — ответ, и Наджаф вдруг хватает Пайсу за грудки. Пайса тоже здоровый парень, но сейчас воля его парализована. Наджаф начинает яростно трясти его. Потом — руки у Пайсы связаны за спиной — он наклоняет его тело над обрывом. Потом еще чуть-чуть. Босые ноги Пайсы впечатываются в глину на гребне обрыва. Сначала я испугался за него, но теперь мне кажется, что они оба вот-вот упадут в пропасть. Но Наджаф не только прекрасно контролирует себя, он еще и очень силен. Он возвращает Пайсу в вертикальное положение и рывком бросает его на землю. Пайса падает; если бы его руки не были сейчас связаны за спиной, он, наверное, попытался бы закрыть ими голову. Но Наджаф только разок пинает его в бок.
— Поехали! — кричит он мне. — Твои ребята у него дома.
Я схватил его за рукав — так стремительно он ринулся к нашим машинам.
— Они живы?
— Вчера были живы. Поехали скорее!
Басмачи затолкали Пайсу во вторую машину, но теперь мы мчались за ними. Мы проскочили город и, лавируя между осликами, выехали на восточное шоссе. Я теперь знал эту дорогу наизусть, как школьную тропинку. Кладбище, место, где мы снимали осликов, ветла у мостика, поле, где пропали ребята, дом связиста, дальше — предгорье до самого расстрельного дома.
Но мы до этого места не доехали и повернули не направо, а налево. Машина заплясала на выбоинах и кочках, но не сбавляла хода. Мы глиссером рассекли последнюю лужу размером с небольшой пруд и встали перед глинобитной стеной.
Сидящий справа от меня что-то протестующе произнес.
— Они здесь уже искали? — догадался я.
— Плохо искали! — отрезал Наджаф.
Пайсу уже вытащили из машины и теперь прикладом толкали в том же направлении, в котором он, собственно, и шел. Он собирался постучать в дощатую дверь двора, но ее высадили его же телом. Я вбежал вслед за ними, но у входа оглянулся в сторону города. За низинкой, за оливковой рощей виднелась та старая ветла у мостика. До поля, где были похищены ребята, отсюда по прямой был километр с небольшим.
Двор Пайсы был как две капли воды похож на все остальные, которые я видел. Очаг с подвешенным над ним котлом с водой, пара деревьев, козлы и рядом с ними несколько еще не распиленных толстых веток, груда хвороста в дальнем углу. При нашем появлении женщина в цветастом халате и с таким же ярким платком на голове с криком унеслась в дом. На крыльце появился старик с ружьем в руке, но, сопоставив силы, решил не вмешиваться — приставил ружье к стене и стал ругаться, через слово поминая Аллаха.
Мы с несколькими моджахедами ринулись в дом. Я ожидал увидеть все, что угодно, только не это. И прихожая, и коридор, и большая гостиная были сплошь покрыты коврами. Это с улицы дом выглядел как лачуга, а внутри это был, по местным представлениям, дворец, где не было видно ни кусочка голого пола. Три ковра даже стояли в углу скрученные и перетянутые новехонькими, еще пахнущими кожей, солдатскими ремнями. Я вспомнил о маршале Жукове, у которого на даче в конце сороковых при обыске описывали в каждой комнате по шесть слоев ковров, постеленных один на другой. Возможно, конечно, учитывая неприязнь Сталина к маршалу Победы, это было преувеличением. Хотя вряд ли…
Со двора что-то крикнули, и один из моджахедов потащил меня за рукав на улицу.
Пайса в окружении своих недавних коллег-архаровцев стоял в дальнему углу двора. Потупив голову, он стоял перед большой грудой хвороста. Наджаф грубо ткнул его в бок. Типа: «Давай! Кто за тебя должен работать?»
Пайса нагнулся и отбросил в сторону охапку недавно нарубленных, еще сырых веток. Несколько моджахедов тоже принялись за работу. На крыльце к старику присоединилась женщина, успевшая надеть свой балахон. Присоединилась и физически, но, главным образом, голосом. Если визг — это тоже голос! На них никто не обращал внимания.
Под ветками оказалась глина — чуть посветлее, чем вокруг, менее намокшая. Пайса нагнулся и, поковыряв в нужном месте, высвободил железное кольцо. Он отступил и потянул за него, открывая небольшой люк или, скорее, лаз. Я увидел, что за этим люком были еще доски, уже без кольца. Я ринулся вперед и, скользя по каменным ступеням, принялся отбрасывать их, продвигаясь вперед.
Свет быстро залил весь подпол. В глубине его с груды грязной соломы вставали Димыч с Ильей. Лица у них были опухшие, заросшие щетиной, щеки в красных пятнах, глаза заплывшие, волосы спутанные, руки синие, ноги заплетались. Но они улыбались.
Темница была обустроена, как в «Графе Монте-Кристо». Ребята были скованы одним куском цепи, закрепленной у каждого на запястье висячим замком. Цепь была пропущена через большое ржавое кольцо, вмурованное в цементную стену. То есть пленники могли перемещаться относительно друг друга, но чтобы отойти в угол одному, второй должен был вплотную приникнуть к кольцу. А чтобы освободиться, кому-то одному пришлось бы перегрызть себе запястье.
Старик на крыльце не переставал кричать, только теперь уже, похоже, не возмущался, а оправдывался и умолял. Он достал из кармана халата и бросил нам ключи. Один из моджахедов прибежал с ними, чтобы освободить пленников. Пока открывали замки, лица их на глазах светлели. Не потому, что, разобрав доски над головой ребят, мы впустили туда солнечный свет. Тень от крыла смерти, которая накрыла Димыча в день нашего прилета, дрогнула над ними и полетела дальше.
Первым в мои объятия попал Димыч. Я его обнял, и я же и застонал — Димыч стиснул мне раненое плечо.
— Ты чего? — спросил Димыч. — Ранен, что ли?
— А ты хотел, чтобы я совсем остался без приключений?
Илья стиснул меня деликатнее, но его пришлось почти поддерживать, так он ослаб.
— Я проиграл, — повернулся Илья к Димычу.