— До тех пор, пока меня не продадут! — не удержалась все-таки от выпада Шантель.
Хаким неодобрительно взглянул на нее, но продолжать разговор он уже не мог.
— Вот одежда, которую прислал капитан. Он хочет, чтобы вы сошли с корабля в ней. Вы должны быть готовы через три часа после захода солнца.
Он стал одну за другой показывать окрашенные в неброские цвета вещи, которые ей предстояло надеть. Все они были изготовлены из прочной хлопковой ткани. Исключение составляла только чадра — обязательная принадлежность местной женщины, выходящей в город. Она представляла собой вуаль из темного газа. Девушка увидела шаровары, показавшиеся ей похожими на мужское нижнее белье; тунику с длинными рукавами, которую Хаким выбрал на свой вкус; короткую жилетку с единственной пуговицей? застегивающейся на груди; широкий кушак и массивный кафтан — длинное, напоминающее пальто одеяние, которое на Востоке носят и мужчины, и женщины. Обуви не оказалось, возможно, потому, что ее собственные туфли были еще в достаточно хорошем состоянии, несмотря на то, что насквозь промокли во время ее неудавшегося побега.
Больше всего Шантель не понравились шаровары. Они, с ее точки зрения, годились лишь для того, чтобы быть пододетыми под другую одежду.
— Может, я просто одену вуаль и этот балахон на мое собственное платье? — спросила она, указывая на кафтан.
Хаким отрицательно покачал головой. Заметив выражение недовольства на лице девушки, он не смог сдержать улыбки. Одежда сделала то, чего он столько времени не мог добиться словами: Шантель перестала ощущать страх.
— Ваша одежда слишком необычна для этих мест. Длинная юбка будет выглядывать из-под кафтана. А нам нужно, чтобы любой, кто может увидеть вас сходящей с корабля, не обратил на это внимания, а подумал, что это просто какая-то мусульманка, приплывшая с нами. Хамид Шариф хочет, чтобы о вас ничего не знали до тех пор, пока не будут объявлены торги. По его задумке, в них должны принять участие только избранные, те, кто может заплатить за вас действительно большие деньги. А кроме того, — продолжал Хаким нерешительно, — вашу одежду носить вы больше не будете. В Барике вы будете одеваться соответственно вашему…
— Новому положению? — со злостью в голосе прервала его Шантель. Хаким покраснел.
— Неужели вы и после всего того, что я вам рассказал, надеялись на другое?
Она опустила глаза.
— Нет, конечно… Но я все-таки думала, что мне удастся сохранить хотя бы свой облик, мою расческу, мои…
— Нет, лалла, вы не можете оставить ничего. Рабыня приходит к новому хозяину без единой собственной вещи, чтобы тот подарок, который он ей сделает, сразу вызвал у нее чувство благодарности.
Кровь ударила в голову Шантель. Конечно, Хаким говорил об этом и раньше. Но понимание того, что она вот прямо сейчас должна оставить то последнее, что сохранилось у нее от дома, вернуло ее прежнюю ярость и гнев.
— Не имеет смысла традиция, которая подрывает доверие и искореняет в человеке самоуважение, — раздраженно выпалила она. — Я должна буду униженно просить всякий раз, когда мне потребуется пища или смена одежды? Я не буду этого делать. Ты же знаешь, я не буду клянчить!
— Вам не придется просить, вы и так получите все, что нужно, — ответил он медленно, как ребенку. — Но почему вы так упорно стремитесь забыть все, о чем я вам говорил?
— Потому что я ненавижу все это! Эти ваши традиции придуманы лишь для того, чтобы сломить меня!
— Что вы должны сделать — это забыть свою прежнюю жизнь, и лучше, если вам ничего не будет напоминать о ней. Вы примете…
— Никогда!
— Так будет, лалла, — сказал со вздохом Хаким. — Это неизбежно.
Рахмет-заде услышал голос женщины, говорившей по-английски. Его послали в порт собрать сведения о пассажирах английского торгового судна, которое прибыло утром. Заниматься этим ему приходилось не в первый раз. Вот уже три недели он наводил справки о всех иностранных кораблях, прибывающих в Барику. Как правило, он приступал к этому, когда стемнеет. В эти часы Омар Хассан разрешал морякам и пассажирам всех кораблей сходить» на берег. Началось все это в тот день, когда кто-то, кого ждали во дворце, не прибыл. Тогда Рахмет и получил приказ пойти в гавань.
Задание было немного унизительно для него, во всяком случае, он так думал. Рахмет был капитаном дворцовой стражи и не мог испытывать гордость от того, что его послали ходить здесь и задавать эти бессмысленные вопросы. Омар мог вполне поручить это кому-то из своих любимчиков. Но выбрал он почему-то именно его. Могли бы хоть объяснить, чем же так важно это задание, но и этого не сделали. Впрочем, великий визирь редко что-нибудь объясняет, обычно же не утруждает себя этим.
Рахмет сердился. Ему казалось, что задание дано ему в наказание за что-то, но никакой вины он за собой не помнил. Настроение совсем испортилось, и капитан дворцовой стражи уже собрался отправляться назад во дворец, — как вдруг услышал этот высокий сердитый голос. Рахмет остановился.
Было просто случайностью, что он догадался, на каком языке говорит женщина. Он сам по-английски не понимал и даже при серьезном разговоре на этом языке присутствовал только один раз. А переводчик, которого он брал с собой, уже убежал по своим делам, чтобы не попасть под горячую руку пребывающего в дурном настроении Рахмета, и его спина мелькала уже в воротах гавани.
Насторожило Рахмета какое-то несоответствие происходящего. Говорившая женщина находилась явно не на английском судне. Корабль, с которого донесся ее голос, принадлежал Хамиду Шарифу. Когда он пришел сегодня утром, в гавани было очень шумно, так как корабль привез много рабов. Тому, что на его борту находилась какая-то англичанка, быстро приходящего на ум объяснения не было. Непонятно было, почему вообще на корабле находятся какие-то люди, ведь он прибыл в родной порт и уже был разгружен. Но палуба была освещена, и в воде отражались несколько светящихся окон.
Любопытство Рахмета росло. Англичанки, а никем другим говорившая женщина быть не могла, попадали в Барику нечасто. Если она пленница, то почему тогда ее не увели вместе с остальными рабами? Все это было явно необычно. А в обязанности капитана дворцовой стражи сейчас как раз и входило докладывать Омару Хассану обо всех необычных событиях, какими бы незначительными они на первый взгляд ни казались. Ведь источник опасности, которая угрожает дею, пока не раскрыт.
Рахмет ударил себя ладонью по лбу. Каким же он был глупцом! Именно из-за этого великий визирь и посылал его сюда так часто. Он, наверное, ждал известий об этой англичанке; но не хотел, чтобы Рахмет знал об этом. Говорить об истинных причинах и не было необходимости. Омар Хассан был уверен, что его посланец не прозевает подобную странность и доложит ему о ней.
Этот вывод был более приятен, чем мысль о том, что его отправили в порт в наказание. Рахмет успокоился и пошел к воротам, не спуская глаз с корабля Хамида Шарифа. Он надеялся разузнать что-нибудь от стражников, стоящих у входа в порт. Однако напрасно прислушивался к каждому их слову, стараясь не упустить интересующих его подробностей. Стражники заступили на дежурство совсем недавно, после вечернего намаза, и ничего не знали.