– Так, продолжайте…
– Он – кандидат в члены ВКП(б). То есть, можно сказать, он у нас на стажировке. Но ведет себя как-то неосторожно и неосмотрительно. В общении с Маллем и другими гостями чувствуется холуйская предупредительность типа «подай – принеси». Мое внимание привлекло и его поведение в театре.
Лифшиц достал из кармана свои записи.
– Первое. Он не усидел на месте – пересел поближе к Хармишам. Второе. Не обращал внимания на своего подопечного Малля, но непрестанно болтал с Хармишами. Третье. Вел себя как-то нервно, не обращал внимания на актеров… И вообще. Знает кошка, чье мясо съела! Он чего-то боялся, волновался.
Пронин развел руками:
– Но это естественно. И вы сейчас нервничаете и волнуетесь, товарищ Лифшиц. Андрей – молодой специалист, кандидат в члены партии. Он оказался среди высоких гостей, дипломатов. Ему помогать надо, а не изводить излишней подозрительностью.
Ковров прищурился:
– Но как ты объяснишь его перемещения в ложе? Велено было сидеть рядом с Маллем, а он отсел!
Пронин пожал плечами:
– Об этом я сейчас не хочу говорить. Это – моя забота. Ложа была под моим контролем, и ничего подозрительного в поведении Горбунова я не нашел. Он уступил мне место рядом с Маллем по просьбе нашего подопечного, вот и все. И это место, кстати, занял Малль.
– В том-то и дело! – встрепенулся Лившиц. – Я сразу подумал, что этот ход мог быть спланирован заранее. Не исключено, что Горбунов оставил в кресле для Малля какую-нибудь записку или что-то другое. А разговоры с Хармишем? Я заметил, что он слишком часто первый начинал разговор, при этом наклонялся к послу, говорил тому чуть ли не в ухо… Я предлагаю арестовать Горбунова, и на допросах мы все выясним.
– Это, пожалуй, логично, – заметил Ковров. – В отношении общения наших граждан с иностранцами следует проявлять особую бдительность.
Пронин возразил:
– Так. Ответственность за предотвращение теракта лежит на мне. И я запрещаю даже думать о задержании кого-либо из участников операции. Есть вопросы?
– Ты не горячись, я все-таки старше тебя. И по званию тоже.
– Извините, товарищ генерал.
– Но, пожалуй, ты прав. Рановато еще трогать Горбунова, пусть пока поработает наш кандидат в члены ВКП(б). Не люблю подстреливать птиц на взлете. Даже если подозрения товарища Лифшица верны, у нас нет конкретных данных о связях Горбунова с террористами. Хотя, Пронин, в таком деле можно было бы и перестраховаться.
– Давайте тогда Лифшица и арестуем – для перестраховки! Семь раз отмерь…
Ковров улыбнулся и повернулся к Лифшицу:
– И это, пожалуй, логично. Так, что еще, Миша?
Лифшиц, помявшись, продолжал:
– Еще я хотел бы обратить внимание на подозрительное поведение композитора… как его… – Лифшиц полез в свои записи.
– Дунаевского, – вежливо подсказал Пронин.
– Да, Дунаевского, он совершил незапланированный нами визит в ложу Малля… – с готовностью откликнулся Лифшиц, однако продолжить свою обвинительную речь не смог. Оторопевший было Ковров взглянул на улыбающегося Пронина, и громкий гортанный смех генерала заглушил все остальные звуки в кабинете…
Московская культурная программа швейцарского дипломата Франца Малля была рассчитана на два дня, не считая дня прибытия. В нее входили: посещение московских музеев – Оружейной и Грановитой палат Кремля, Третьяковской галереи, Музея изобразительных искусств, а также Центрального музея революции на улице Горького. В промежутках предполагались встречи с литераторами Страны Советов, посещение общества филофонистов и беседа с его председателем, семидесятилетним бойким коллекционером эпохи восковых валиков и неуклюжих граммофонных труб. Питаться дипломат должен был в ресторанах, закрытых на это время для остальных посетителей. Все передвижения по городу – в выделенном из кремлевского гаража бронированном автомобиле в сопровождении немногочисленного, но хорошо вооруженного кортежа. Первая экскурсия – посещение Мавзолея, где швейцарец должен увидеть гроб с телом вождя мировой революции.
Утром, после премьеры оперетты Исаака Дунаевского «Вольный ветер», Пронин и чуть не брошенный в застенки по воле Лифшица Андрей Горбунов поднялись в номер швейцарца, готового к осмотру достопримечательностей столицы. Пронин отметил экипировку Малля. Выходной костюм отлично дополняли все необходимые аксессуары.
– Ну, что же, господин Пронин, – пошутил Малль, – начинается рутинная часть всякого официального визита. Галоп по музеям, выставкам и встречам.
– Некоторым дипломатам это нравится, – ответил Пронин, – не меньше, чем их женам бегать по магазинам в поисках экзотических безделушек. Особенно это отличает торгпредов и их спутниц жизни. Кстати, ваша супруга?..
– Да-да, понимаю, что вы будете смеяться и иронизировать, но я действительно не решился привезти жену в вашу страну. Знаете ли, все эти салонные разговорчики: «красный штык», «большевистские бородатые дикари»… Сами понимаете, семейная жизнь и личные мои убеждения не всегда сходятся…
– Ох уж эта обаятельная буржуазная скромность! – рассмеялся Пронин. – Я уверен, детали вашего частного визита обсуждались вовсе не в уютной семейной гостиной, а в строгом правительственном офисе…
Малль посмотрел на Пронина с удивлением:
– О! Господин Пронин неплохо информирован о закулисной интриге дипломатических визитов?
– Упаси боже много знать – это просто опыт гида, ведущего по Москве своего высокого гостя.
Этот укол был сделан Прониным намеренно. Он заметил, что швейцарец быстро отошел от впечатлений, связанных с премьерой оперетты. Утром он был очень деловит, можно даже сказать, нервозен. Теперь, будучи уверенным в том, что Малль является игрушкой враждебных сил, он решил противопоставить вражескому влиянию свое, личное. Малль почувствует силу Пронина, и это чувство станет для него привычным.
– Итак, шутки в сторону, нам предстоит посещение национальной святыни, святая святых Советского государства. Вы можете не разделять наши идеологические принципы, социальные отношения, государственную политику, проводимую СССР. Но нельзя смеяться над святынями. Ленин – это наше все! Для советских людей – а эти люди только что нанесли поражение мощной военной машине Германии – имя Ленина неприкосновенно и свято. Это их гордость, надежда и вера… Идемте же.
В коридоре к ним присоединился секретарь Малля Юрген Вольф. Пронин пригляделся к нему. Вольфу лет тридцать с хвостиком. Он невысок, худощав, с редкими темно-русыми волосами. Его глаза поразили майора холодным ясным светом. Секретарь пожал руку «главе гидов», и Пронин почувствовал крепкое рукопожатие. Спортсмен, не иначе!
В салоне автомобиля Малль казался настороженным и еще более нервозным. Рассказы Пронина о пробегающих мимо окна московских достопримечательностях слушал невнимательно и ни о чем не спрашивал. «Вероятно, Вольф сообщил Маллю вечером после оперетты не самые приятные новости», – подумал Пронин, сопоставляя вчерашнее воодушевление швейцарского гостя после премьеры с сегодняшним подавленным состоянием духа. На Красной площади Пронин указал гостю на Мавзолей