Как-то три дня не было связных от «оперативного маяка» Фролова. Предполагая, что Фролову грозит опасность, я направил ему в помощь шестьдесят пять бойцов. По дороге они неожиданно наткнулись на карателей и открыли огонь. Но в самом начале боя гитлеровцы неожиданно прекратили огонь и поспешно отступили. Наши удивились, но преследовать не стали. Лишь на следующий день мы узнали, почему так произошло. То была не простая колонна карателей. Из Вороновки в Рудню-Бобровскую ехал командир карательной экспедиции, немецкий генерал, в сопровождении сотни телохранителей. Чуть ли не первыми пулями генерал и его адъютант были убиты. Обескураженные таким оборотом дела, немцы прекратили бой и поспешили увезти останки своего командира.
Вдоволь повоевав с лесными завалами, карательная экспедиция ушла по направлению к Житомиру. А в начале февраля мы снова обосновались в лесу, в одном из своих старых лагерей, недалеко от той же Рудни-Бобровской. И в это время по радио мы приняли необычайное сообщение: отборные немецкие армии в Сталинграде полностью разгромлены!
Скоро до нас дошел слух, что немцы объявили траур. По приказу оккупантов, в течение трех дней запрещались всякие зрелища. Немцы должны были на левом рукаве одежды носить черные повязки, а немки — надевать темную одежду. Темную одежду было приказано также носить и населению. Но немцы не оповестили население, по какому поводу объявлен траур. Начали распространяться слухи, что умер Гитлер.
— Слава тебе, господи, что убрал ирода! — говорили крестьяне.
Не знали и мы, по какому поводу объявлен траур, пока не возвратился из Ровно Кузнецов. Оказывается, траур был по случаю разгрома под Сталинградом гитлеровской трехсоттысячной армии.
Николай Иванович рассказал нам много интересного. За последнее время через Ровно и Здолбуново необычайно усилились транспортные перевозки. Железные и шоссейные дороги забиты войсками. Рейхскомиссар Украины Эрих Кох издал приказ о «чрезвычайных мерах» в отношении районов, не платящих натуральный и денежный налоги. Приказано было также «решительно» расправиться с партизанами.
Наши разведчики не появлялись больше на «маяке» Вацлава Жигадло. Мы опасались, что болтливость Косульникова могла навести гитлеровцев на наш след. Самого Жигадло предупредили, что временно к нему никто являться не будет.
Но «маяк» между Ровно и лагерем был необходим, поэтому решено было организовать новый секретный «маяк» на другом хуторе, вблизи лесного массива, чтобы в случае опасности легко было укрыться.
Новый «маяк» находился в тридцати километрах от Ровно. На «маяке» было двадцать пять отборных бойцов и с ними несколько пар хороших лошадей с упряжками. Специально для Кузнецова имелись ковровые сани, на которых он отправлялся в Ровно.
Когда Кузнецов находился в Ровно, связь между ним и «маяком» поддерживал Коля Приходько. На фурманке, велосипеде или пешком он доставлял пакеты от Кузнецова на «маяк», и пока другой курьер добирался до лагеря и обратно, Приходько отдыхал, а потом уже с пакетом от меня он вновь отправлялся к Кузнецову. Порой ему приходилось совершать эти рейсы по два раза в день, и все сходило благополучно. Появление его в Ровно ни у кого не вызывало подозрений. Несколько раз вражеские посты проверяли у него документы и оставались ими вполне удовлетворены.
Но мы знали характер Коли Приходько. Он не мог спокойно пройти мимо гитлеровца или полицейского, и, хоть обычно он скрывал свои приключения, кое-что становилось известным.
Однажды Приходько ехал из Ровно на фурманке. При выезде из города он заметил, что позади фурманки идут двое полицейских и, как ему показалось, следят за ним. Вместо того чтобы погнать лошадей и уехать подобру-поздорову, Приходько нарочно поехал шагом. Полицейские шли следом.
Впереди показался мост через реку Горынь. За полкилометра от моста Приходько остановился и стал подтягивать подпругу, хотя упряжь была в полном порядке.
Когда полицейские подошли к повозке, Приходько сказал им:
— Садитесь, подвезу.
Те залезли на повозку, винтовки положили рядом.
— Что, хлопцы, в полицаях служите? — спросил он.
— Служим.
— Куда едете?
— Народ собираем в Германию. Тут вот с одного хутора брать будем. Добром не хотят, — объяснил полицай.
— Несознательный народ! — посочувствовал ему Приходько.
В это время повозка уже въехала на мост.
— И правда бестолковый народ. Вот погляжу я на тебя, — обращаясь к Приходько, продолжал полицейский: — хлопец ты здоровый, сильный. Ну, чего тебе тут делать? Иди добровольно. Там, брат, разживешься, барином домой вернешься. Ты женат?
Фурманка в этот момент доехала до середины моста.
Ответа на свой вопрос полицейский не дождался.
— Руки в гору, гады! — крикнул Приходько и наставил пистолеты на своих пассажиров.
От испуга они покорно подняли руки.
— Геть с повозки, продажные твари! — скомандовал Приходько.
Но когда полицейские, пятясь с поднятыми руками, сошли с фурманки, последовал новый приказ;
— В воду, гады!
Дело это, надо сказать, происходило глубокой осенью. Река вздулась, вода шла под самым настилом моста.
— Прыгай, говорю вам, иначе постреляю! — не отставал Приходько.
Пришлось обоим полицейским под револьверным дулом прыгнуть вниз.
Уже в воде, желая спастись, они хватались друг за друга, топили один другого, пока оба не пошли ко дну.
Винтовки полицейских остались на фурманке. Ну, а по нашим правилам, трофеи скрыть никак нельзя было, и пришлось Приходько самому рассказать эту историю.
Долго объясняли мы ему в штабе, что так нельзя. Не имеет он права рисковать порученным делом. Сведения, которые он доставляет из Ровно и которые мы передаем в Москву, дороже полицейских.
— Все понимаю, товарищ командир, но вот подвернется подходящий случай — не могу сдержаться, — оправдывался Коля и все же дал честное слово больше так не поступать: — Умру, но не подведу.
— Умирать незачем. Лучше будь поосторожней.
И надо сказать, слово свое Коля Приходько сдержал. Много раз потом он ездил с «маяка» в Ровно и обратно и всегда своевременно доставлял сведения. Связь действовала безотказно.
21 февраля я передал курьеру с «маяка» пакет для Кузнецова.
— Вы повезете важный пакет. Если он попадет к врагу, мы потеряем лучших наших товарищей. И Приходько это передайте.
Утром 22 февраля этот пакет был вручен Приходько, и он направился с ним в Ровно.
Кузнецов ждал весь день, но Приходько не было. Не явился он и утром следующего дня. А к двенадцати часам дня по городу пошли слухи. Одни говорили, что у села Великий Житень какой-то украинец перебил «богато нимаков» и сам был убит. Другие рассказывали, что какой-то партизан из леса всю ночь держал бой с карателями и перебил их видимо-невидимо. И все утверждали, что бой вел один человек.