— Вы не спросили, откуда у иностранца клинок?
— Спросил. Он ответил, что ему подарил его Ахмедбек перед уходом на советскую землю.
— Но это же ложь! Почему вы не разоблачили его?
Ахун пожал плечами.
У Наруза Ахмеда все перемешалось в голове. Рассказ старика он принял за чистую монету, а потому и не мог разобраться в создавшемся положении. Зачем только понадобилось Керлингу выдумывать, будто клинок подарил ему отец, когда он купил его у Исмаили? Как мог Керлинг знать Ахмедбека? При чем здесь Бухара, Афганистан? Почему отец при жизни не обмолвился об этом ни словом? Да и мог ли отец посвятить в тайну клинка чужеземца? Нет, нет, это не похоже на отца. О клинке Керлинг узнал от него же, от Наруза, в ту злосчастную ночь… Но Наруз ни словом не обмолвился о каких-то узорах, черепах… Он сам ничего не знал, кроме того, что клинок может принести богатство. Только это он и сказал Керлингу. Выходит, что клинок все же у Керлинга. А откуда он мог узнать об Ахуне? О черт! Да Наруз сам назвал имя старика…
Ахун и Наруз Ахмед сидели у стола друг против друга, взволнованные, в глубоком молчании, думая каждый о своем.
— Что же теперь делать? — проговорил наконец Наруз Ахмед.
— Выкрасть клинок у иностранца, — твердо сказал Ахун.
— Что? — переспросил Наруз Ахмед, будто не расслышал.
Ахун повторил.
Наруз усмехнулся: хорошенькое дело — выкрасть! Если бы знал старик, чем закончилась попытка выкрасть клинок, он не предложил бы такой глупости.
— Что же ты молчишь, сын мой? — спросил Ахун.
— Думаю
— Да, верно, думать надо. Выкрасть клинок — нелегкое дело.
— Я тоже так полагаю. Очень нелегкое. Мне кажется, что не стоит и браться за такое дело.
В глазах старика блеснули злые огоньки.
— Если ты намерен и дальше жить нищим и отказываешься от богатства, идущего тебе в руки, тогда не стоит браться. Ты однажды уже оказался глупцом, хочешь стать им вторично?
Наруз Ахмед вскочил. Ярость сузила его глаза. Он подошел вплотную к старику и дрожащим от гнева голосом не произнес, а прошипел:
— Вот что я скажу вам, уважаемый Ахун-ата… Этот клинок со своей проклятой тайной сидит у меня в печенках. Я не мальчик. Я не верю, что смогу когда-нибудь стать богатым. Это лишь слова… Мне надоело их слушать… Я продал клинок, потому что не знал тайны, и считаю, что правильно поступил. На кой черт мне тайна, которой я не знаю. А теперь запомните: до той поры, пока вы не откроете, в чем заключается секрет, я не ударю пальцем о палец!
Ошеломленный Ахун смотрел на него, выпучив глаза, и беззвучно шевелил губами.
— Нашли ишака! — кричал Наруз Ахмед. — Ведь вы не полезете за клинком в дом этого господина? Значит, лезть придется мне? А знаете, чем это пахнет, если я попадусь? Так вот, досточтимый Ахун-ата, я должен знать, во имя чего я пойду на такой риск, ради чего стану жертвовать шкурой. Поэтому выкладывайте все начистоту! Тогда и будем вместе ломать голову. Не хотите? Ваше дело. Но в таком случае я вам больше не слуга… Возитесь сами с клинком… Подумайте: тайну знали отец, вы и иностранец. Но почему я один, вслепую, ничего не зная, должен красть клинок? Да быть может, эта тайна гроша ломаного не стоит! Или я хуже всех? Или мне нельзя доверить серьезное дело? Или вы хотите только использовать меня, а потом оставить в дураках?…
— Хватит! Успокойся! — наконец перебил его Ахун. — Садись и слушай!
Наруз Ахмед сел за стол и закурил.
Старик начал рассказ.
Немалых трудов стоило Керлингу узнать имя советского офицера-переводчика, у которого он выменял клыч. Керлинг побывал в издательстве, которое устроило тогда прием корреспондентов, в редакции газеты, где он встречался с лейтенантом. Но тщетно, почти никто офицера не помнил, а те немногие, что смутно вспоминали, не могли назвать его фамилию.
И тут он вспомнил о таджике, владельце ошханы [17] , который, по словам лейтенанта, подарил ему клыч. Правда, прошло три года с лишним, ошханщик мог умереть, уехать из Тегерана или бросить дело. Но все равно необходимо было попытаться отыскать его. Быть может, он назовет имя и фамилию лейтенанта.
Керлинг обрядился в восточный костюм, надел на пояс клыч и отправился на поиски. Он обходил по очереди все ошханы и чайханы. Клыч обращал на себя внимание, его разглядывали, щупали, вынимали из ножен, но не нашелся ни один ошханщик, который признал бы в клыче вещь, когда-то ему принадлежавшую.
Керлинг напрасно исколесил и исходил все трущобы и закоулки города. Надежды его угасали.
Гуссейн принимал близко к сердцу неудачи хозяина. Он не переставал расспрашивать базарный люд и однажды пришел с известием, что где-то на южных окраинах города есть ошхана таджика Турдыева. Был ли там господин?
Приунывший было Керлинг воспрянул духом и снова двинулся на поиски. Он нашел ошхану на кривой зловонной улочке. Правда, вид ее не слишком обнадеживал: не верилось, что советский офицер мог посещать такую лачугу. Но едва Керлинг, переступив порог, уселся за низенький столик, как хозяин заведения, маленький старичок с колючими глазками, выскочил из-за стойки и подбежал к нему.
— Господин! Где вы купили эту вещь? — спросил он, не соблюдая никаких церемоний и даже не приветствуя гостя.
— Она знакома вам? — хитро улыбнулся Керлинг, поправляя ремешок, на котором висел клыч.
— Гм… Кажется, была знакома…
— Вот потому-то я и пришел сюда. У вас найдется тут подходящее местечко? — спросил Керлинг и обвел взглядом комнату с низким небеленым потолком. В воздухе стоял чад, пахло шашлыком и луком. На земляном полу восседала группа оборванных посетителей.
Хозяин, приложив руку к сердцу, поклонился и пригласил Керлинга следовать за ним.
Он вывел его во двор и усадил на пустой ящик, предварительно сбросив с него сырую овечью шкуру.
— Ваша фамилия Турдыев? — спросил Керлинг.
— Ганифа Турдыев, уважаемый господин, Ганифа Турдыев… — несколько испуганно подтвердил хозяин.
— Скажите, этот клыч не принадлежал вам когда-нибудь?
Хозяин, не понимая, к чему ведет речь этот иностранец, на всякий случай затягивал время и долго вертел клыч в руках.
Керлинг потерял терпение и напомнил:
— Мне сказали, что в сорок шестом году вы подарили этот клыч своему земляку…
Сообразив, что, собственно говоря, опасаться ему нечего, хозяин затараторил:
— Да, да, да… Вы напомнили… Это давно было… Подарил сыну старого друга, Джуме Садыкову. А как попал клыч к вам?
"Я старюсь, — думал в это время Керлинг. — Джума Садыков! Конечно, Джума Садыков, Как я мог забыть?"