– Да нет, полковник он. Все говорят, что полковник.
– Ой, как страшно – полковник! Еще на дуэль меня вызовет. Горцы народ горячий.
– Он спокойный вроде, рассудительный такой.
– Понятное дело. Немолодой уже, хладнокровный. Ростом повыше моего, верно? Лицом не очень похож на джигита. Нос с легкой горбинкой, лицо вытянутое. По русски шпарит чисто, без этого ихнего «Вай-вай, моди-моди». Вот моя гордость – усы. Потрогай, мягкие какие, а? У меня – усы, а у него – усики. Верно?
Тамара смотрела на Пронина как на безумца.
Она кумекала: «Ну, знаком он с Георгом, ну и что? Хочет о нем поговорить за свои деньги? Идиот какой-то. Или допился до чертиков. А может, мильтон? Да нет, не похож. Да и зачем мильтону вот так выведывать про Георга. Георг не в бегах, живет открыто...» А Пронин тем временем опрокинул очередную рюмочку портвейна и поморщился от приторного вкуса: «До диабета я дойду с этой Томой». Так он подумал, а вслух сказал:
– Да что мы все про твоих хахалей-то вспоминаем? Давай лучше споем. Гитару мне!
Тамара встала, полоснув по щеке Пронина шелковой комбинацией, подала ему гитару и сама села рядом, уже не на колени странного клиента...
– Смотрела фильму «Голубой ангел»?
– Да вроде ходили в АРС. Я их забываю быстро, фильмы-то.
– Про твоих коллег, между прочим, фильма. Так вот мой любимый романс так и называется – «Голубой ангел».
Пронин привыкал к гитаре, перебирал струны, потихоньку настраивал любимый инструмент. Наконец, откашлялся и принялся петь:
Ночь нам покой несет,
И когда все уснет на земле,
Спускается с горних высот
Голубой ангел во мгле.
Он неслышно входит в наш дом,
Наклоняется к нашим устам,
И спрашивает нас об одном:
О тех, кто дорог нам.
Он допел всю песню до конца и ни разу не пустил петуха. А на гитаре Пронин играл неплохо: цыгане научили, когда он расследовал одно заковыристое дельце... Тамарочка была в восторге:
– Ну, ты артист! Блеск! Может, ты в оперетте поешь? Или в ресторане? Прям цыган вылитый. И голос приятный.
– Да обыкновенный. В принципе, нет у меня голоса. Я, как Утесов, пою сердцем.
– Утесов! К нам однажды утесовские лабухи заходили, но без Ивана.
Иваном Утесова называли музыканты. Как известно, блатные называли Иванами главарей. Тамара узнала эту кличку певца от музыкантов, которые развлекались в этом вертепе.
– А грузинец-то твой в последние дни часто заходит? – Пронин нашел время для решительного вопроса. И она ответила как миленькая:
– Да позавчера вроде был. Ночью наведался. Он уже год ко мне ходит. Каждую неделю бывает.
– Денег, наверное, у тебя оставил прорву. Такую сумочку, что дом с мезонином купить можно.
– Ну уж вы и скажете, – прыснула Тамара.
– Это точно. Уж я скажу так скажу. Я тебе еще тысчонку положу. А ты мне в подробности про грузинца расскажи – что да как. Когда бывает? Когда снова быть обещался?
– А что это ты такой любопытный?
– Счеты у меня с ним мужские. Как офицер с офицером хочу с ним поговорить, поняла? Я и без тебя его найду – не такой уж это труд. А если мне поможешь – буду тебе платить регулярно. Зарплату тебе положу на год. Как директор парикмахерской будешь жить. Отдыхать в Сочи поедешь на скором поезде. Ты на поездах когда-нибудь каталась? В международном вагоне – уют, чай с конфетами приносят, крахмальное белье. Все в наших руках.
– Ты меня приглашаешь? – Глаза у нее так расширились, что даже макияжа почти не было видно.
– В некотором роде. Да попутчика-то ты себе всегда найдешь, только свистни. Я тебе средства дам. И не шальные деньги, как у твоего грузинца, а четкие, как в наркомфине. Ать два – и в дамки.
– А кто я тебе буду?
– Про платоническую любовь слыхала? Не слыхала. Ну, иначе говоря, будешь сообщать мне про тех клиентов, которые меня интересуют. Обещаю тебе, что таких будет немного – двое-трое за год. Грузинский полковник – первое и самое важное задание. Пожалуй, я сегодня оставлю тебе еще одну тысячу. Ты не возражаешь?
Она молчала и лихорадочно размышляла. Скрип ее мозгов заглушал патефонные фокстроты.
– Молчишь? Значит, согласна. Молодец! Ты умная девочка и сразу мне понравилась. По сердцу пришлась. – Пронин хмыкнул. – Бывает же такое! Ну, давай, мать, прячь денежки понадежнее и говори, когда ждешь грузинца?
– Да сегодня он прискочит! – всхлипнула Тома.
Пронин возбужденно сверкнул глазами.
– Так. Может быть, он уже сейчас где-то здесь?
– Ночью обещался...
«Удачный денек вырисовывается. Мастит мне сегодня!» – подумал Пронин. И тут в шею ему уперся какой-то холодный и толстый штырь. Конечно, это было револьверное дуло. Тамара сидела на своем диванчике в слезах по сочинским круизам... А Ревишвили командовал парадом:
– Здравствуйте, господин чекист! Руками только дергать не надо. Зачем нам лишний шум и лишняя кровь?
– Здравствуйте, полковник. И долго вы просидели в шифоньере?
– Вы недооценили наш профессионализм. Типичная ошибка лапотных советских управленцев!
– Я знаю, что вы прошли школу врангелевской контрразведки, товарищ полковник.
– Знаете – и оставили в живых? Ладно, потом мне все расскажешь. – Полковник перешел на «ты». – У нас с тобой целая ночь впереди. Это по меньшей мере. А потом я тебя пристрелю или на волю отпущу – это уж как ты решишь. – Он повернулся к Тамаре. – Пшла вон. Эта комната мне нужна на сутки. А вы, Пронин, повели себя слишком предсказуемо. Плыли по течению, уповали на удачу. И вам везло, не правда ли?
Ревишвили с презрением посмотрел на бутылку портвейна, достал из шкафчика коньяк, налил себе полную рюмку.
– И это – контрразведка! И это хваленое ЧК, ГПУ или как вас там! Плохо вы у нас учились. Эти ваши художества на уровне церковно-приходской школы. Вы рассчитываете, что Бронсон поверил в советского переводчика? Или кем вы ему представились – политиком, экскурсоводом, журналистом? – Ревишвили говорил по-русски без акцента, что удивительно для грузина. И никакой кавказской пылкости он не демонстрировал. Пронин видел перед собой хладнокровного, спокойного противника.
– Пожалуй, вас ценят ваши начальники, эти малограмотные комиссары. Иначе вас не прикрепили бы к американцу. Это же почетное, престижное поручение! Дорогой друг, вы сдали мне туза в прикупе, а сами остались болваном. И это для вас последний кон. Если мы уберем агента, которого ценит ваше начальство, – на Лубянке начнется замешательство как минимум на двое суток. За это время мы успеем убрать еще одного человека, гораздо более знаменитого, чем вы... Террор – это очень эффективный метод политической борьбы. Вам ли не знать. Вы даже улицы называете именами Желябова и Халтурина...