Нездоровье спутало Андропову все карты, уничтожило прилежно продуманные планы, разметало тонкие расчеты. А в стихах, написанных ослабевшей рукой, после сложной операции Андропов хохотал, издевался над бедой:
Лежу в больнице. Весь измучен,
Минутой каждой дорожа.
Да, понимаешь вещи лучше,
Коль ж… сядешь на ежа.
Когда Владимир Крючков (один из адресатов четверостишия) предложил отредактировать четвертую строку – Андропов отказался: «Я не для публикации, я для души. А душа желает выражаться именно так». За этим легким сквернословием стоит отчаянная досада. Если бы Андропову да здоровье Кагановича – как сложилась бы наша история? Говорят: история не терпит сослагательного наклонения. История не терпит. Зато люди без него не обходятся.
На много десятилетий растянулось постижение уроков мифологизированного 1968 года. Не все мысли передуманы, не все слова сказаны, есть над чем поразмыслить. Для поколения сталинских выдвиженцев политический кризис 1968-го стал серьезным испытанием, требующим специального рассмотрения.
Юбилей: сорок лет прошло, а эхо продолжается, и бульон, сваренный в том году, все еще теплый. Собственно говоря, о каких событиях мы должны вспомнить в первую очередь? Прага, Париж, Сонгми, Киев, Москва, гибель Мартина Лютера Кинга – каждая точка в этой таблице координат достойна внимания, без каждого эпизода контекст окажется неполным, а феномен 1968-го – непонятым. «Год неспокойного солнца» – называли 1968-й современники, так называлась и известная книга Генриха Боровика.
СССР в 1968-м пребывал на подъеме. Больше трех лет страна отдыхала от самодурств отставного персека КПСС. В 1964 году в СССР в великую моду вошел хоккей, блистала тройка нападения «Александров – Альметов – Локтев». Неудивительно, что на смену раскритикованному «волюнтаристу» и «звонарю» Хрущеву явился триумвират «Косыгин – Брежнев – Подгорный». Косыгинского импульса хватило на десятилетие успешного развития. К власти – в большие и малые кабинеты – пришло поколение настоящих фронтовиков. В 1965 году с небывалым размахом отметили День Победы, который отныне стал красным днем календаря. Тогда же впервые на телевидении и по радио объявили скорбную минуту молчания в память о павших на фронтах Великой Отечественной. Показатели по продолжительности жизни в те годы были лучшими в истории нашей страны. Готовилось освоение сибирских нефтегазовых месторождений. Советская власть была великим экспериментом, во время которого никогда не было недостатка в громких достижениях и опасных проблемах. Но именно в 1964—1968-м атмосфера в стране, которая знала цену мирной жизни, стала для большинства граждан оптимистической.
В социалистическом лагере союзников СССР не обходилось без противоречий. С хрущевских времен разладились отношения с Албанией. Своенравие проявляли Югославия и Румыния. И все-таки воля Кремля задавала тон в Восточной Европе, ограничивая суверенитет соцстран логикой военно-политического союза. Сильное впечатление произвели венгерские события 1956 года: в СССР поняли, что в новых классовых боях коммунисты могут оказаться перед угрозой резни, а в социалистических столицах лишний раз убедились в том, что военная мощь Москвы – решающий козырь в политической игре. Правда, если верить Солженицыну, население СССР к 68-му году не должно было превышать население Венгрии и ЧССР: слишком многие были расстреляны и угнаны в ГУЛАГ, не говоря уж о военных потерях. Соответственно, и Вооруженные силы обезлюдевшего СССР не могли представлять угрозу для венгров и чехов. Но не будем брать в расчет курьезные измышления антисоветской пропаганды.
После «хрущевских» ХХ и ХХII съездов КПСС европейские противники коммунизма, а также извечные борцы с имперскими амбициями России получили действенное оружие прямо из рук «нашего дорогого Никиты Сергеевича». Это оружие – антисталинизм. Мы сами едва не прокляли эпоху, которая превратила Советский Союз в сверхдержаву, дала нам гарантии внешнеполитического влияния и военной неуязвимости. Хрущев самонадеянно намеревался пользоваться «завоеваниями Сталина», разрушая памятники генералиссимусу. Либерально настроенная чешская интеллигенция отныне безбоязненно клеймила все, что связано с именем Сталина, включая выпестованную Сталиным «партию Готвальда». В СССР пытались сгладить неосмотрительность Хрущева. Время от времени на высшем уровне заходила речь о реабилитации Сталина. Консервативное большинство в Политбюро побоялось реабилитации как очередного «шараханья». Но, по крайней мере, развенчание Сталина удалось остановить.
В ЧССР 1968-й год начался с отставки Антонина Новотного – президента республики и первого секретаря ЦК. Москва одобрила уход политика, который ассоциировался с хрущевским временем. Брежнев и Суслов крепко запомнили, что в 1964-м Новотный не приветствовал смещение Хрущева. Первым секретарем ЦК КПЧ стал партийный вождь Словакии Александр Дубчек. Дубчек много лет жил в СССР, учился в московской высшей партшколе. Брежнев с радушной фамильярностью называл его «Сашей». Но мягкость Дубчека, на которую рассчитывал Брежнев, пошла на пользу прозападным силам в ЧССР. Свобода слова, ослабление цензуры… – общественность бурлила, и выше всех, конечно, взмывали самые сладкоречивые популисты. В конце марта 1968-го в Москве уже не просто с тревогой следили за пражскими «шалунами»: из недр Старой площади вышел четкий документ: «В Чехословакии ширятся выступления безответственных элементов, требующих создать «официальную оппозицию», проявлять «терпимость» к различным антисоциалистическим взглядам и теориям. Неправильно освещается прошлый опыт социалистического строительства, выдвигаются предложения об особом чехословацком пути к социализму, который противопоставляется опыту других социалистических стран, делаются попытки бросить тень на внешнеполитический курс Чехословакии и подчеркивается необходимость проведения «самостоятельной» внешней политики. Раздаются призывы к созданию частных предприятий, отказу от плановой системы, расширению связей с Западом. Более того, в ряде газет, по радио и телевидению пропагандируются призывы «к полному отделению партии от государства», к возврату ЧССР к буржуазной республике Масарика и Бенеша, превращению ЧССР в «открытое общество» и другие…». На встрече руководителей шести социалистических стран Дубчеку пришлось выслушать резкую критику из уст руководителей ГДР и ПНР – Ульбрихта и Гомулки. Более компромиссно выступил Брежнев, но и он произнес резкие слова, определив путь обновленного социализма как тупиковый. Консерваторы были правы: либералы перехватывали инициативу у партии Дубчека, а социализм в Чехословакии и впрямь оказался перед угрозой демонтажа. Варшавский договор не казался, а был серьезным военным союзом, и Москва не имела права манкировать безопасностью страны, рисковать хрупким равновесием в «холодной войне». Советские политики сделали ставку на раскол в политической элите ЧССР, пришло время осторожных контактов с левыми коммунистами, словаками Индрой и Биляком.
4 мая в Москве Брежнев встретился с Дубчеком. Открыто звучали слова об усилении антисоциалистических сил в Чехословакии, о контрреволюции.
Важной демонстрацией силы были учения ОВД, прошедшие в последней декаде июня на территории ЧССР. Аккурат во время учений в Праге вышел в свет манифест реформаторских сил «Две тысячи слов», обращенный к народам Чехословакии. Столь страстный монолог написал журналист Людвиг Вацулик. Это было завуалированное руководство к сопротивлению, к борьбе за новую Чехословакию: «Наступает лето с каникулами и отпусками, когда мы по старой привычке захотим все бросить. Но право же, наши уважаемые противники не позволят себе отдыха, они начнут мобилизовывать своих людей, тех, которые обязаны им, с тем, чтобы уже сейчас обеспечить себе спокойное Рождество». Вацулик в манифесте обращался ко всем слоям общества, но это был типично элитарный документ, который подписали, главным образом, представители творческого, научного и спортивного истеблишмента. Такие, как олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике Вера Чеславска, инженер и известный путешественник Иржи Ганзелка, математик академик Б. Будховский.