- Примерно.
- Я бы, конечно, не возражал идти вдвоем, но бросать на произвол судьбы упряжку, это значит потерять голову. Ведь все может быть. Мы с вами пойдем, отойдем километров пять, а Белолюбский, сделав петлю, прилет сюда, сядет на нарты и был таков.
Эверстова закивала головой.
- Я все это прекрасно понимаю, но, пожалуйста, будьте осторожнее. За это короткое время на наших глазах и так произошло много страшного.
- Ничего не поделаешь, - заметил Петренко, отвязывая лыжи и палки. Борьба без жертв невозможна.
- Ну, знаете ли... - возмутилась Эверстова. - С таким ответом я не согласна. Надо делать все возможное, чтобы жертв не было. Эти убийцы не стоят и волоса с головы такого человека, как дедушка.
Петренко уже встал на лыжи, проверил прочность их крепления, осмотрел готовность винтовки, попробовал, как действует освобожденный от смазки и почти насухо протертый затвор. Все оказалось в порядке, как и должно было быть.
Вооружившись палками, Петренко сказал:
- Вы правы, Надюша. Но я тоже прав, спорить не будем. Обещаю быть осторожным. Буду глядеть и глазами и затылком.
- Ну, счастливо... - бросила вдогонку Эверстова.
* * *
* * *
Лейтенант затратил не больше получаса, чтобы добраться до перевала. Остановился, передохнул и немало удивился: как резко и быстро изменилось все вокруг.
Перевал был совершенно гол. На нем отсутствовала не только какая-либо растительность, но даже не держался и снег.
Взору лейтенанта открылась лежащая внизу и тоже безлесная долина, в которую круто спускался след лыж, оставленный Белолюбским.
Долина, покрытая, точно серебристой скатертью, чистым снегом, тянулась километров на восемь или девять, а дальше за нею, в неоглядную даль уходила черная тайга, похожая издали на огромную звериную шкуру.
Петренко оттолкнулся палками, легко пробежал по лыжне несколько шагов и, вглядевшись в след, уходящий вдаль, остановился как вкопанный.
- Он! Он! Неужели?!
Впереди внизу, километрах в трех от него, маячила на снегу одинокая черная точка.
Петренко, не теряя из виду эту уменьшающуюся точку, быстро вытащил из-под кухлянки бинокль, поднес его к глазам, также быстро подрегулировал линзы и четко и ясно увидел человека. До него, казалось, было теперь не больше трехсот метров, и он просматривался, как на ладони. Высокий, плечистый, в короткой кухлянке или дошке, с ружьем за спиной, энергично работая двумя палками, он быстро удалялся в северо-восточном направлении и то становился вдруг маленьким, когда низко пригибался, то вновь вырастал, когда выпрямлялся.
- Вот она цель нашей погони! Вот, наконец-то...
Сердце у лейтенанта зачастило, как у завзятого охотника, увидевшего крупного зверя. Он посмотрел на часы и подумал: "В моем распоряжении еще час с лишним".
Петренко снял с себя поочередно винтовку, бинокль, кухлянку. Винтовку он вновь повесил на шею, а кухлянку и бинокль оставил на снегу.
"Нет, от меня он не уйдет. На такую дистанцию мне не потребуется отдыха, а вот как ему - не знаю. Он с утра на ногах, а я только встал на ноги. И кажется мне, что ноги у меня больше тренированы, чем у него. А в общем, сейчас все это будет видно".
Петренко поправил шарф, сильно оттолкнулся палками и покатился вниз.
Он бежал, почти не ощущая тяжести собственного тела, превратившись в комок напряженных мышц и нервов. Ветер свистел в ушах, мороз, точно огнем, палил лицо. Петренко мчался, не обращая ни на что внимания, поглощенный единственной мыслью нагнать преступника и оправдать доверие, оказанное ему майором.
Преследование захватило, захлестнуло его целиком. Он не смотрел по сторонам, не оглядывался назад. Он весь напрягся в своем стремлении нагнать Белолюбского.
Но, пробежав с километр, Петренко почувствовал, что во рту пересохло, в груди что-то жжет, дыхание стало прерывистым, неравномерным, сердце колотится не в меру сильно.
Он сбавил темп бега, перешел на шаг, остановился, сбросил с себя ватную стеганую фуфайку и остался в форменной суконной гимнастерке. Разгоряченный Петренко уже не чувствовал холода.
"Горячо взял с места. Напрасно. Надо было постепенно наращивать темп. Ну, ничего. Сейчас придет второе дыхание. Ничего..."
Он посмотрел вперед и с удовлетворением отметил, что нужда в бинокле отпала. Расстояние между ним и Белолюбским сократилось до такой степени, что Петренко видел коменданта уже невооруженным глазом.
- Неужели не оглянется? - спросил самого себя Петренко, готовый возобновить погоню, но в этот момент Белолюбский, словно услышав его вопрос, остановился, оглянулся и бросился бежать уже сильнее.
"Теперь вперед!" - скомандовал сам себе Петренко и побежал вслед Белолюбскому, постепенно наращивая скорость.
Потом он вынул из кармана носовой платок, сунул его в рот, закусил зубами и освободил шею от шерстяного шарфа, мешавшего равномерному дыханию.
"Вот и в норму вошел", - отметил он про себя с радостью наблюдая, что расстояние между ним и комендантом сокращается.
Гимнастерка, заправленная в стеганые ватные брюки, вздувалась пузырем на спине лейтенанта, но он все ускорял и ускорял бег, призывая на помощь каждую мышцу своего натренированного тела.
Расстояние между ними сокращалось. Не более двухсот метров отделяло теперь Петренко от Белолюбского.
Мелькала мысль: "Окажет ли сопротивление?"
Ухо лейтенанта уже улавливало скрип лыж Белолюбского и звенящий звук палок, которыми тот отталкивался. Эти звуки подбадривали Петренко и давали ему новую энергию.
И вот Белолюбский еще раз остановился и повернул голову через плечо, точно волк.
Петренко немного сбавил бег, выжидая, что предпримет враг.
Белолюбский остановился на какую-то секунду и побежал вновь.
И когда дистанция между ними сократилась метров до семидесяти, Петренко сделал энергичный бросок вперед, остановился, вынул изо рта платок, вздохнул всей грудью и, сложив руки рупором, крикнул:
- Эй, бандюга! Стой!
Белолюбский мгновенно остановился, пригнулся, точно ожидая удара, неуклюже повернул голову назад и, издав какой-то нечленораздельный звук, вновь бросился вперед.
- Стой! Стрелять буду! - крикнул Петренко, снял винтовку и передернул затвором.
Но Белолюбский продолжал бежать, и лейтенант вынужден был не отставать от него.
Когда же расстояние уменьшилось метров до пятидесяти, Петренко остановился, сбросил с правой руки рукавицу, взметнул винтовку к плечу, затаил по привычке на мгновение дыхание и нажал плавным движением пальца на спусковой крючок.