— Как жаль, что они вырастут и станут… нами, — произнесла она, глядя в сторону бассейна.
— Стать такой, как ты, — об этом можно только мечтать! — неожиданно вырвалось у Фалькона. Смущенный своей дерзостью, он забавно вытаращил глаза. — Я имел в виду… То есть ты была…
— Успокойся, Хавьер, — сказала она. — Выпей еще пива.
Фалькон залпом допил «Крускампо», вгрызся в мясистую оливку и положил косточку на поднос.
— Пабло Ортега хоть раз к тебе подкатывался?
— Тебе можно, а ему, значит, нельзя? — поддела она.
— Не подкатывался я! Но я думал… кое о чем — вот и вырвалось.
— Ну да, «кое о чем»… Твою жизнь нужно серьезно налаживать — психоаналитик не поможет. Ладно, это разговор отдельный… Что сказал Пабло Ортега?
— Что он знакомится с женщинами с помощью своих собак.
— Знаешь, он может говорить тебе что хочет, но я всегда полагала, что он скрытый гей или просто не слишком интересуется сексом, — сказала она. — Дети любят Каллас и Паваротти, но со мной он никогда не заигрывал, а я не представляю, что можно не заметить заигрываний Пабло Ортеги.
— Почему ты думаешь, что он гей?
— Объяснить трудно — это чувствуется, когда бываешь в его обществе. Симпатия и никакого сексуального влечения. Не только по отношению ко мне. С Мэдди я тоже его видела. Он не приударяет за женщиной. Он красуется. Напоминает каждой, что все еще силен, но это не имеет отношения к сексу.
— Он назвал тебя стервой, — сказал Фалькон. — Я думал, ты его отшила.
— А я и есть стерва, но его никогда ничем не задевала. Мне казалось, мы отлично ладим. Переехав сюда, он заходил выпить, поиграть с детьми в футбол, поплавать…
— Здесь явно замешан секс. Он сказал, что ты улыбаешься только если зажмешь чьи-то яйца в тиски, — что-то в этом духе.
Консуэло прыснула, но тут же разгневалась:
— Пабло, скорее всего, уверен, что детали вашего мужского разговора до меня никогда не дойдут. Он недооценивает твою способность строить доверительные отношения, Хавьер. Или не верит, что кто-нибудь захочет довериться полицейскому. Видимо, потому и распустил язык.
— Он ведь был знаком с Раулем? — спросил Фалькон. — Я видел его фотографию над столом в вашей прежней квартире, но не среди знаменитостей.
— Брат Пабло их познакомил, — сказала она. — Игнасио работал на Рауля.
— Я бы хотел еще раз взглянуть на те фотографии Рауля, если можно.
— Я позвоню в офис и предупрежу сотрудников, что ты заедешь, — согласилась она.
Фалькон ехал по проспекту Канзас-сити. Он спешил на вокзал, но мысли его были заняты не приезжающей сестрой Лусии Веги, а на удивление быстро возникшей близостью с Консуэло Хименес. С ней ему было уютно. Плевать он хотел на придуманные ею отношения «следователь — подозреваемый»! Его занимало другое: как она сидела на диване в своем прохладном доме, покачивая ногой, как смеялась вместе с детьми, растирая их полотенцами, и вела кормить на кухню. С этими воспоминаниями он въехал на площадь, в самую пасть монстра, называемого мегаполисом, который лежал, задыхаясь от зноя, в своем загоне.
Судя по табло у вокзала Санта-Хуста, было сорок четыре градуса выше нуля. Фалькон поставил машину и, преодолевая сопротивление вязкого воздуха, протолкался к зданию вокзала. Позвонил Пересу. Тот доложил: ему удалось уговорить сеньора Кабелло не дежурить у жены в реанимации. Сейчас Перес вместе с сеньором Кабелло находится в квартире на улице Филиппа Второго в квартале Порвенир; вскоре Переса должна сменить Кристина Феррера, первая женщина-следователь отдела по расследованию убийств.
Фалькон стоял у выхода на платформу, к которой прибывал мадридский поезд, и держал в руках лист бумаги с написанным от руки именем «Кармен Ортис». К нему подошла черноволосая женщина. Блуждающий взгляд больших карих глаз, бледное испуганное лицо. С ней было двое детей. Очевидно, ужасная новость о смерти сестры повергла Кармен в состояние шока: она выглядела и вела себя как безумная.
Пока они ехали обратно в Санта-Клару, Кармен Ортис ни на секунду не закрывала рта. Рассказывала про своего мужа, который поехал по делам в Барселону и не сможет прилететь раньше завтрашнего утра. Дети молча смотрели в окно, словно заключенные из-за решеток тюремного фургона. Фалькон бормотал ободряющие слова.
Консуэло вышла открыть дверь вместе с Марио. Тот вцепился в нее, как шимпанзе. Кармен обрушила на присутствующих бесконечный поток воспоминаний о всевозможных деталях своей поездки. Лишь одна Консуэло понимала, почему Кармен ведет себя так странно. Ведь если допустить хоть секунду молчания, беда навалится со всей силой и станет очевидно горькое, одинокое будущее Марио.
Они пошли к машине. Вся семья села назад. Дети гладили Марио, как будто он был раненым котенком. Консуэло наклонилась и крепко поцеловала его в макушку. Фалькон увидел ее лицо, искаженное гримасой щемящей тоски. Он и сам безмерно сострадал ребенку: тому предстояло погружение в бездну сиротства — привычная жизнь в любви закончилась. Той, что его родила, больше нет. Фалькон повез свой горький груз назад, в пульсирующий город.
Он отвез Кармен и мальчиков в квартиру сеньора Кабелло, донес багаж. Они вошли подобно странникам. Сеньор Кабелло неподвижно сидел в кресле-качалке. При виде внуков его лицо исказилось, губы задрожали. Марио брыкался и боролся, не желая отрываться от тети. Переса уже не было. Фалькон и Феррера вышли. На разгромленную семью нахлынуло тягостное чувство неотвратимой беды.
Полицейские спустились в лифте и молча доехали до центра города, где Фалькон высадил Кристину. Она захлопнула дверь и пошла назад, к перекрестку. Фалькон тронулся и объехал Новую площадь. Он свернул направо, на улицу Мендес Нуньес и притормозил у «Эль Корте Инглес». Когда он выехал с площади Магдалины и приготовился свернуть на улицу Байлен, зазвонил мобильный.
— Не хочу показаться идиоткой в первую же неделю службы, — раздался голос Кристины Ферреры. — Но, по-моему, за вами следят. Синий «сеат-кордоба» через две машины от вас. Я записала номера.
— Передай их в управление и попроси перезвонить мне, — сказал он. — Я проверю.
Уже стемнело, но цвета еще можно было различить. Фалькон заметил «сеат» в зеркало заднего вида. Он проехал мимо магазина плитки перед своим домом, свернул на короткую дорожку и встал между апельсиновыми деревьями. Вышел. Синий «сеат» остановился прямо перед ним. Создавалось впечатление, что внутри машины много людей. Фалькон шагнул по направлению к «сеату»; автомобиль тут же тронулся и неторопливо, без всякий суеты уехал. Фалькон даже успел разглядеть номера, прежде чем он свернул налево за отелем «Лондрес».
Из управления позвонили ему на сотовый. Дежурный сказал, что номера, переданные Кристиной Феррерой, не соответствуют синему «сеату-кордоба». Фалькон велел сообщить номера в дорожную полицию. Если повезет, машину задержат.
Он открыл ворота, загнал машину и запер их. Ему было тяжко. По телу ползли мурашки. Он стоял в патио, оглядывался и прислушивался, словно в доме могли быть грабители. Слышался отдаленный шум машин. Фалькон пошел в кухню. Энкарнасьон, его экономка, оставила в холодильнике немного тушеной рыбы. Фалькон сварил рис, разогрел рыбу и выпил бокал холодного белого вина. Он ел, глядя в странном ожидании на дверь.