— Вам предстоит вписаться в общество, бывать на светских мероприятиях. Заранее тут ничего не предусмотришь. Кто есть кто? Кто на чьей стороне? В городе много влиятельных людей, богатых людей, которые нажились на этой войне, сделали деньги и на нас, и на немцах. Некоторых из них мы вычислили, но было бы гораздо лучше, если б мы знали всех до единого. Вы можете существенно помочь нам благодаря знанию португальского языка; важно не умение говорить, а умение понимать, о чем говорят вокруг вас. Вот почему нельзя ни перед кем обнаруживать, что вы знаете язык. И с немецким — то же самое. Вы будете использовать свои знания языков только в бюро, когда возьметесь за перевод научных журналов.
— Что именно интересует американцев в этих журналах?
Сазерленд жестом попросил Роуза подключиться к беседе, и тот кратко обрисовал историю германских попыток соорудить атомную бомбу начиная от первых успешных экспериментов с делением ядра в 1938 году и далее, до того момента, когда Вайцзеккер обнаружил экарений, новый элемент, необходимый для создания бомбы.
Пока Роуз рассказывал, Сазерленд не сводил глаз со своей новой сотрудницы. К словам Роуза он не прислушивался, поскольку ничего в физике не понимал, и, наблюдая за Анной, догадывался, что и она с трудом улавливает суть.
— Девятнадцатого сентября тридцать девятого года Гитлер произнес в Данциге речь, угрожая пустить в ход оружие, от которого не будет защиты, — продолжал Роуз. — Американцы убеждены, что речь идет об атомной бомбе.
— Вы не старайтесь с ходу понять, что тут к чему. Наверное, во всем мире лишь с десяток специалистов разбираются в этой зауми, — вставил Сазерленд. — От вас одно требуется: осознать, насколько важен и сложен эндшпиль, в который мы вступили.
— С какой стати немцы открыто публикуют такие материалы в научных журналах и даже в газетах? Почему не засекретили бомбу?
Вопрос Анны Сазерленд пропустил мимо ушей:
— Учтите, у союзников тоже имеется атомная программа. Мы сумели добыть экарений. Его атомный номер девяносто четыре, но из соображений безопасности мы обозначаем его номером сорок девять.
Молодцы, что и говорить! Поменяли местами цифры — и все, зашифровались. Несмотря на свою молодость, Анна порой удивлялась наивности мужских игр.
— В марте тысяча девятьсот сорок первого года Фриц Райхе, немецкий физик, сумевший удрать от нацистов, выехал через Лиссабон в Соединенные Штаты. — Роуз еще не закончил свое повествование. — Здесь его принимала организация еврейских беженцев, и, прежде чем его посадили на пароход до Нью-Йорка, мы успели поговорить с ним, Фриц предупредил нас о вполне реальной атомной программе Германии. Теперь нам известно, что немцы построили где-то в Берлине атомный реактор и производят там экарений. Нам также известно, что Гейзенберг встречался с датским физиком Нильсом Бором и они поспорили о том, может ли ученый с чистой совестью участвовать в создании бомбы. Причиной серьезного расхождения этих двух великих мужей как раз и стала немецкая атомная программа. Гейзенберг также рассказал Бору — в общих чертах — о работе атомного реактора. После этого Бор выехал из Дании и отправился в Америку. В июне вы еще были в Лондоне?
— Да, сэр.
— Стало быть, про «навозных жуков» уже знаете… про самолеты-снаряды Фау-1?
— Да, сэр.
— Мы полагаем, что это прототипы. Модели, с помощью которых на Лондон собираются сбросить атомную бомбу… когда она будет готова.
Снаружи висела удушливая жара, но в комнате вдруг сделалось ознобно. Невольно Анна потерла руки; Сазерленд пыхнул трубкой, и та заклокотала, словно источенное туберкулезом легкое.
— В офисе Кардью вы будете снимать микрофильмы с кое-каких научных немецких журналов и делать для нас с Сазерлендом машинописные переводы любых статей, имеющих отношение к ядерной физике, — сказал Роуз. — Это ваша официальная работа; гораздо важнее будет то, что вы станете делать, если согласитесь поселиться в Эштуриле. Это курортное местечко для избранной публики в пятнадцати километрах от Лиссабона. Кардью сумел установить неплохие отношения с одним типом, Патриком Уилширом, который там живет. Это богатый делец пятидесяти с небольшим лет, у него имеются контакты и собственные дела в португальских колониях, в Анголе. Он ирландец, католик, вовсе не друг Великобритании. У нас есть сведения, что он продает вольфрам из рудников на севере страны, принадлежащих его жене-португалке, и продает его только немцам. Им же он продает кору пробкового дуба и оливковое масло из своих поместий в Алентежу. Этот Уилшир предложил Кардью поселить кого-нибудь из сотрудников «Шелл» в своем доме. Дом у него немаленький, а сотрудник ему требуется непременно женского пола.
Сазерленд покосился на своего сотрудника женского пола, прикидывая, как она примет это известие. Анне показалось, что по венам у нее струится не кровь, а прозрачный ледяной воздух.
— И что я должна делать? — спросила она, голосом выделяя каждое слово.
— Прислушиваться.
— Вы только что сказали: он хочет поселить у себя женщину.
— Он предпочитает женское общество, — заметил Роуз таким тоном, который яснее слов говорил: лично он подобных предпочтений не понимает и не разделяет.
— А жена? Разве его жена живет не с ним?
— Насколько я понимаю, их отношения… несколько разладились.
Глубокие, медленные вдохи не наполняли легкие кислородом. Под хлопчатым подолом юбки бедра вспотели и слиплись друг с другом. Анне казалось, будто все ее поры источают пот. Сазерленд слегка повернулся на стуле. Наконец-то ящерица пошевелилась.
— Кардью говорит, что у его жены был тяжелый нервный срыв, — пояснил он.
— Сошла с ума? — ужаснулась Анна, романтический сюжет уже разворачивался в ее воображении.
— Не то чтобы вовсе рехнулась, — уточнил Роуз. — Нервы не в порядке, вот вроде и все.
— Зовут-то ее как? — поинтересовалась Анна.
— Мафалда. Она из аристократической семьи. Прекрасные связи, огромное богатство. Особняк в Эштуриле великолепен. Прямо-таки маленький дворец со своими угодьями. Великолепное место, — настойчиво повторил Сазерленд, подталкивая Анну принять приглашение.
— Разрешите закурить, сэр? — вежливо спросила девушка.
Сорвавшись со стула, Сазерленд поспешил поднести ей серебряный портсигар, пыхнул тяжелой серебряной зажигалкой. Антикварная вещица была до половины затянута зеленым сукном. Анна глубоко затянулась и вгляделась в склонившееся над ней лицо Сазерленда.
— Расскажите подробнее об Уилшире, — попросила она и уже без особой надобности добавила: — Пожалуйста, сэр.
— Пьющий человек. Любит это дело.
— То есть пьяница?
— Любит выпить, — подчеркнул Роуз. — Вы, кажется, тоже, судя по отчетам с оксфордских вечеринок. У вас крепкая голова, так я понял.
— Но это вовсе не значит, будто я — пьянчуга.