Старший инспектор Луис Зоррита пригласил его в свой кабинет. На инспекторе был синий костюм с белой рубашкой и красным галстуком, наряд, который, не считая красного галстука, призван был изображать повседневную рабочую одежду. Черные волосы инспектора были прядями зачесаны назад и открывали лоб с тремя бороздами морщин, сходившихся у переносицы. При виде инспектора Фалькон подумал, что так может выглядеть только полицейский — тертый, опытный и неизменно решительный. Пристальный взгляд и рукопожатие его исключали всякую возможность принадлежности их лицу гражданскому и убеждали в том, что человек этот все видел и все постиг и взглядами своими, и воспитанием воплощает совершенное здравомыслие.
— У вас усталый вид, Хавьер, — сказал инспектор, опускаясь обратно в кресло. — Замучились?
Оба глянули в окно — на яркий, залитый солнцем мир, кипучая жизнь которого не давала им ни минуты передышки. Фалькон перевел взгляд обратно на письменный стол инспектора, где заметил фотографию Зорриты с женой и тремя детьми.
— Я не хотел обсуждать это по телефону, — сказал Фалькон, — питая огромное уважение к проделанной вами в последнее время и в таких непростых условиях работе.
— Что же вы обнаружили? — спросил Зоррита, прерывая поток вступительных слов в нетерпеливом желании узнать что-то, что он, возможно, упустил.
— Пока что… ничего.
Зоррита откинулся в кресле и сцепил руки на твердом и совершенно плоском животе. Он приободрился, уверившись, что не услышит ничего, что можно было бы счесть его недоработкой.
— И конечная моя цель — вовсе не помочь сорваться с крючка истязателю и возможному убийце моей бывшей жены, — сказал Фалькон.
— Это настоящий cabron, мерзавец, — сказал Зоррита, и лицо его, выглянувшее из-за рамки семейного фото, сморщилось в гримасе отвращения. — Гнусный, самонадеянный мерзавец!
— Он и сам начинает это сознавать, — заметил Фалькон.
— Не поверю, пока не увижу собственными глазами, — сказал Зоррита — человек прямой и бесхитростный, не знавший за всю свою супружескую жизнь иных женщин, кроме собственной жены.
— Начальник тюрьмы только что позвонил мне с известием, что Кальдерон попросил о встрече с психологом.
— Сколько бы он ни болтал, сколько бы ни ссылался на комплексы, полученные в детские годы, сколько бы ни лил слез и ни укрывался за «чувствами», это не меняет того факта, что он бил жену, а потом расправился с ней, и, дай этому подлому негодяю еще хоть полшанса, все может повториться сначала, как это и бывает с подлыми негодяями.
— Но поговорить с вами я приехал не об этом, — сказал Фалькон, чувствуя, что гнев Зорриты, так долго в нем копившийся, грозит не иссякнуть в течение продолжительного времени. — Вы не против, если я изложу вам суть проблемы, меня занимающей? Что-то в ней вам известно, а что-то, возможно, будет для вас новостью.
— Валяйте, — сказал Зоррита, все еще запальчиво.
— Как вы знаете, взрыв в детском саду и в жилом комплексе, произошедший в Севилье три месяца назад, шестого июня, был вызван детонацией ста килограммов гексагена. Это взрывчатое вещество группа марокканских террористов поместила в подвал здания, переоборудованный в мечеть. Само взрывное устройство было сделано из динамита «Гома-2 ЭКО», того же самого, что был использован и в мадридском взрыве одиннадцатого марта две тысячи четвертого года. Перед взрывом мечеть осмотрели двое мужчин, представившихся муниципальными инспекторами, которые, по нашим предположениям, и повредили предохранитель, чем вызвали замыкание. Мужчин этих не нашли, как не нашли и электриков, вызванных чинить проводку. Они сменили предохранитель, одновременно, как мы думаем, заложив бомбу.
Все это дало основание так называемому «католическому заговору» обвинить во всем исламских экстремистов, изобразив акцию как часть спланированной попытки вернуть Андалузию в лоно ислама. Заговорщики желали завоевать симпатии общественности и вызвать сочувствие избирателей к идеям правой партии «Фуэрса Андалусия», обеспечить ее слияние с правящей Народной партией и тем самым контроль заговорщиков над деятельностью парламента. Но интрига не удалась, а ее авторы и главные участники заговора — Сезар Бенито, председатель совета директоров «Горизонта», и Лукрецио Аренас, бывший исполнительный директор финансировавшего «Горизонт» «Банко омни», — через несколько дней после взрыва были убиты.
— Что скажете по поводу арабских визиток, найденных возле тел? — спросил Зоррита.
— Никто не считает, что убийство совершили радикалы-исламисты, — сказал Фалькон. — Похоже, что с людьми этими расправились их же товарищи.
— А кто именно — до сих пор неизвестно.
— Дойдем и до этого.
— Что думаете по поводу владельцев «Горизонта»? — задал вопрос Зоррита и поморщился, глядя в окно на лучи закатного солнца. — Средства массовой информации пытались сделать ответственными американских христиан-фундаменталистов.
— Владельцем «Горизонта» является американская корпорация, руководимая двумя новообращенными христианами Кортлендом Фалленбахом и Морганом Хэвиллендом. Но к ним не подкопаешься, настолько они далеко, а получить доступ в помещения «Ай-4-ай-ти» в Европе законным путем мы не можем.
— И поэтому довольствуемся тем, что рассматриваем под микроскопом личности и связи «столпов католицизма», как окрестила пресса Сезара Бенито и Лукрецио Аренаса.
— Рассмотрение это заняло и до сих пор занимает немало времени. Финансисты НРЦ занялись офшорами. Но Бенито и Аренас действовали через подставных лиц — держателей акций и незарегистрированные офшорные компании. Отыскать что-нибудь существенное за шесть месяцев, что нам остаются, было бы чистым везением и случайностью.
— Итак, вы в тупике, — заметил Зоррита, — и вся Испания в курсе ваших намерений.
— По-моему, намерения у меня ровно такие, какие надлежит иметь каждому полицейскому на моем месте, — сказал Фалькон. Он подался вперед, наклонившись над столом. — Я намереваюсь поймать тех, кто осматривал помещение мечети и подложил бомбу, а также тех, по чьему приказу это было сделано.
Зоррита поднял руку, делая знак Фалькону успокоиться и сесть. Потом кивнул:
— Да, но никого, кроме двух арестованных и связанных с ними двух главарей, которых, к несчастью, убрали, вам выявить пока не удалось, — сказал он. — Так каковы же будут ваши дальнейшие действия?
— Я решил очертить более широкий круг, изучая произошедшие недавно случаи насилия, — сказал Фалькон, — и посмотреть, не намечается ли тут связь с деятельностью заговорщиков, этих хитроумных Лукрецио Аренаса и Сезара Бенито.
— Судя по вашим словам, все новостные каналы, газеты и прочие средства массовой информации, помимо «АБС», трубят о «католическом заговоре». А что скажете о другой нашей излюбленной национальной идее — все вопиющие преступления считать «промыслом Божьим»? Не имеет ли этот «промысел Божий» своего подразделения боевиков-исполнителей?