Он опрокинул в рот стакан и залпом выпил.

Пользуясь тем, что Трясучкин впал в пьяное забытье, друзья покинули дом.

26

Лес залила талая вода. Размягченный сырыми обволакивающими туманами, напившийся досыта земной влаги, он отяжелел, потемнел и ждал тепла. Волнующая весна бродила ветерком среди берез и сосен и вот-вот должна была надеть свой свежий зеленый наряд.

Заломов и Повелко шли лесом, пробираясь к чурочному заводу. Вода то и дело преграждала путь, и им приходилось или обходить лужи и ручьи, или перескакивать с пня на пень, с кочки на кочку. Повелко это удавалось легко. Он прыгал ловко, а старику Заломову явно не везло. Вот уже третий раз он оступался прямо в холодную воду.

— Опять промок, — ворчал он, выбираясь на сухое место, — не рассшитал.

Повелко смеялся.

— Не годишься ты, вижу, в лесные жители, а еще партизанить хотел...

— Нишего, наушусь, еще молодой, — отшучивался старик и снова нацеливался на ближайший пень.

Ходить по весеннему лесу становилось все труднее, и каждый раз, вернувшись на завод, Повелко и Заломов вынуждены были весь вечер сушить сапоги и портянки. Сегодня воды прибавилось, она закрывала бугорки, стояла в низинах, под стволами деревьев. Путь был тяжелый. Километр, отделявший завод от мостика, который ремонтировали Повелко и Заломов, они преодолевали больше часа.

Наконец, показалась поляна. У самого края ее — три новых деревянных барака с крохотными подслеповатыми оконцами. Чуть поодаль — кособокая рубленая избенка. Ее двускатная тесовая, почерневшая от времени крыша поросла мохом, покрылась лишайником. Оконца, застекленные осколками, глядят неприветливо. На поляне высятся огромные бунты строевого, мачтового леса, подготовленного к вывозке. Лежат вороха пиловочника, подтоварника, горбыля, реек...

Это — чурочный завод. Ни высоких труб, ни цехов, ни ограды. Все производство — пилорама. Она стоит на открытом воздухе и приводится в движение двумя старенькими путиловскими тракторами. Они тарахтят с утра до ночи, им вторят визг циркулярных и двуручных пил и стук топоров.

Когда Повелко и Заломов вышли на поляну, завод работал. Несколько человек сгребали чурки в вороха и грузили на подводы. Утром их должны были отправить в город.

Друзья направились к избушке, выделенной им под жилье. Из трубы вился веселый дымок. Не успели Повелко и Заломов поравняться с бараком, как им навстречу вышел директор завода Сивко и подозвал их к себе. Это было необычно. Сивко редко бывал на заводе и всегда в середине дня, в обед. Появление его сейчас было неожиданным.

— Повелко, — сказал сухо директор, — зайдешь ко мне вечером в сторожку...

Повелко кивнул головой в знак согласия и, не ожидая разъяснений, зашагал к избушке.

— Што это он? — поинтересовался Заломов, когда они зашли в избу и принялись торопливо стягивать с ног сапоги и разматывать мокрые портянки.

— Понадобился, — улыбнулся Повелко, — без меня, брат, он никакое дело решить не может...

— Ну?! — с деланным удивлением переспросил старик. — А я думал, сор от его избы убирать или из козы прошлогодние репьи вытаскивать.

Оба засмеялись. Однако, вызов директора заинтересовал и даже взволновал их. Вот уже две недели, как Повелко и Заломов работали на заводе, и до сих пор к ним обращались только с вопросами, касающимися производства.

Сивко принял их на завод по паролю и сам определил им место для жилья. Он же выдал документы, в которых значилось, что они являются рабочими чурочного завода акционерного общества и проживают на территории предприятия. В избушке друзьям было удобно. Кроме них здесь жила старушка-повариха, большую часть дня проводившая в хлопотах по хозяйству. Повелко и Заломов спали на огромной печи, занимавшей почти половину комнаты. Утром друзья получали наряд на работу, которая обычно сводилась к ремонту мостов на лесной дороге, ведущей к городу. Наряды давал прораб Хапов. Он фактически руководил всем предприятием, а Сивко сидел больше в сторожке и редко заглядывал на завод. Рабочие почти не знали своего директора и относились к нему с уважением. Зато Хапова недолюбливали и называли между собой «жилой», «продажной шкурой», «душегубом». Все знали о связях Хапова с немцами, но почему-то никто всерьез его не боялся. Сам Хапов был не из пугливых. Никто из пособников и ставленников оккупантов не соглашался жить в лесу, а Хапов вот уже больше года безвыездно находился на заводе, часто ходил на лесосеки, и нечего а ним не случалось.

К Повелко и Заломову прораб относился безразлично, — даст наряд и уйдет. Он почти не разговаривал с ними, не спрашивал ни о чем, не делал замечаний. Две недели друзья прожили мирно, спокойно. Поэтому вызов директора всполошил их. Старику Заломову не терпелось знать, зачем понадобился Димка директору; он подозревал, что Повелко уже знает причину, но утаивает от него, Заломова, и злился.

Как только стемнело, Повелко оделся и вышел. Сторожка лесника находилась в шестистах метрах от завода, на возвышенном месте. К ней вела хорошо утоптанная дорожка.

Сивко был в сторожке один. Когда Повелко зашел, он так же, как и днем, сухо сказал:

— Садись.

Дмитрий сел и вопросительно посмотрел на директора.

— Ты когда-нибудь сок березовый пил? — спросил Сивко.

Дмитрия удивило начало разговора. Он не понимал, какое имеет значение, пил он сок или нет. Да, пил, и много раз.

— А как добывается сок, знаешь?

Пришлось признаться, что и этот секрет известен Дмитрию с малых лет.

— Толково... толково... — заметил директор завода и угостил Дмитрия немецкой сигаретой.

Закурили. Несколько секунд прошло в молчании. Прервал его Сивко.

— Видишь бутылки? — он показал пальцем на шесть бутылок, стоявших на полу у стены. — Забери их и завтра чуть свет иди в лес, сделай зарубки, стоки и подвесь бутылки. Но не это главное. Итти надо до родника и затем по течению ручья километра четыре, пока не увидишь по правую руку на опушке старый деревянный крест. Под ним похоронен лесник. Сядь около креста и жди, пока к тебе не подойдет человек от Кривовяза.

Сивко назвал пароль, отзыв, которым должен Повелко ответить, и подробно проинструктировал, что к как сказать партизану.

— Если он что-нибудь передаст, хорошенько запомни, потом расскажешь.

Уходя от директора завода, Повелко спросил:

— А как с Хаповым? Что он подумает?

— Ладно, иди! Обмозгуй, как получше выполнить задание, и поменьше беспокойся, что там подумает Хапов. Да, в конце концов, не так и важно, что он подумает.

Повелко связал бутылки веревочкой, повесил на плечо и ушел...

Рано утром, когда Заломов еще спал, Дмитрий собрал бутылки и тихо вышел из избы. Добравшись до родника, он зашагал по бережку лесного ручейка. Ручей не признавал ни троп, ни дорог, а, выбирая наклон почвы, иногда вовсе незаметный для глаза, устремлялся вперед с веселым звоном. Километра через три он уже превратился в небольшую речушку.