— Да, но тогда как же объяснить. — продолжал Никита Родионович.
— Не знаю, не знаю... Тут какая-то провокация... Среди моих редких посетителей нет людей, способных рисковать головой и заниматься такими делами Это же страшная вещь... за это..
— За это, — прервал старика на полуслове Ожогин, — по головке не погладят. Особенно сейчас. Значит, вы затрудняетесь ответить? — и Никита Родионович протянул руку к листовке, желая взять ее обратно.
— Она вам нужна? — спросил Вагнер и смутился.
— Мне — да, а вам, по-моему, не нужна, — ответил Ожогин и, сунув листовку в карман, прошел в дом.
Несколько минут Альфред Августович сидел без движения, уставив глаза в одну точку. На него нашло оцепенение. Его мозг в это мгновение не мог ни на чем сосредоточиться. Лишь немного спустя он со всей остротой понял, что произошло нечто страшное, непоправимое. Встав со скамьи, Вагнер ощутил слабость во всем теле, в глазах стоял туман. Ни омытый дождем любимый сад, ни вечерняя прохлада — ничто не радовало его в эту минуту. Не заметив упавшую со скамьи газету, он медленно и неуверенно направился к дому.
Наблюдательный и чуткий Алим сразу заметил перемену, происшедшую с Вагнером. Он уже привык к нему.
— Что случилось? — тревожно спросил он
Вагнер тяжело опустился на кухонную табуретку.
— Плохо, Алим... очень плохо... нас с тобой ждут большие неприятности... — И он рассказал о происшедшем.
Ризаматов, чистивший картофель, отложил в сторону нож, вытер руки и прикрыл дверь в кухню
Ему непонятно было, как листовка могла попасть в столовую. Ни он, ни Вагнер не заходили туда с листовками. Они проносили их по мере надобности сюда, в кухню, здесь передавали, кому следует, причем лица, получавшие листовки, приходили и уходили не через дом, а через двор.
— Тут что-то не так, — сказал он. — Не обнаружили ли они дупло?
Вагнер нахмурил лоб и задумался.
— Не думаю... А впрочем, кто знает...
Они до поздней ночи сидели в кухне, высказывая различные предположения и догадки. Настроение старика и юноши ухудшилось, когда квартиранты вышли из дома.
— Пошли докладывать, — заключил Вагнер.
— Сволочи, — со злобой сказал Алим и сжал кулаки, — а еще русские...
Вареный картофель стоял на столе, но до него никто не дотрагивался. Об ужине забыли, каждую минуту ожидали ареста.
— В дупле у нас ничего нет? — спросил Вагнер.
— Пусто, — ответил Алим.
— Мы ничего не знаем... ничего не видели... никто к нам не ходит... Так и будем говорить, а ребят надо предупредить на всякий случай... Ты завтра в поле не ходи, — сказал Алиму старик.
Оба прошли в спальню, разделись, легли. Однако уснуть не удавалось, каждый звук, шорох заставлял вздрагивать.
В полночь раздались шаги в доме и сдержанный говор. Старик и Алим насторожились.
Это возвратились квартиранты. Они прошли к себе наверх, и в доме воцарилась прежняя тишина.
Только под утро Вагнер и Алим заснули, скорее, не заснули, а забылись. Такой сон не принес отдыха взвинченным нервам.
Вагнер терялся в догадках. Он не сомневался в том, что листовка уже находится в руках какого-нибудь Фохта, и тот строит планы разоблачения и поимки как авторов, так и распространителей ее. «Но почему никто не пришел? Надо обязательно предупредить остальных, — думал Вагнер, — пока есть время.» Он дал указание Алиму Тот вышел на улицу и, вооружившись лопатой, стал счищать траву, которая росла на тротуаре перед домом.
Через полчаса, примерно, на улице показался старьевщик. Он шел к Вагнеру Это было его время, но, поравнявшись с Алимом, он что-то тихо буркнул и прошел мимо. Еще через полчаса появилось второе лицо; оно также не вошло во двор. После этого Алим прервал работу и покинул улицу.
— Двоих предупредил, — улыбнулся Грязнов, осторожно наблюдавший из окна мезонина за Алимом.
— Напугали мы их, Андрюша, — заметил Ожогин, — я понимаю их состояние и убеждаюсь в том, что тут мы имеем дело с честными людьми. Надо поскорее кончать, а то напортим им только...
Ночью, возвратившись с занятий от Долингера, друзья не вошли в дом, а незаметно углубились в сад и сели на одну из дальних скамеек. Отсюда из-за кустов сирени хорошо была видна большая часть сада. Кругом стояла тишина. В течение часа она ничем и никем не нарушалась. Друзья уже хотели покинуть свой наблюдательный пункт, как вдруг явственно услышали шум. Кто-то спрыгнул с задней стены и затих. Густая темнота скрывала глубину двора и не давала возможности разглядеть человека. Прошло несколько минут. Раздались осторожные шаги. По тропинке, в трех метрах от друзей, прошел мужчина. Ожогин и Грязнов замерли, затаив дыхание, боясь шевельнуться. Незнакомец приблизился к яблоне, задержался около нее на несколько секунд и вернулся обратно. Друзья не увидели, а услышали, как он вскарабкался на стену и спрыгнул на ту сторону.
— В дупле опять что-то есть, — сказал шопотом Ожогин.
— Это мы сейчас узнаем, — ответил Андрей.
Оба вышли из укрытия и осторожно приблизились к яблоне. Нетерпеливый Андрей опустил руку в дупло.
— Ого! Опять листовки, и много...
— Тише, — предупредил Никита Родионович. — Вынимай.
Тугая пачка листовок была перетянута шпагатом. Ожогин вытащил из середины несколько штук, а остальные положил обратно. Едва он успел это сделать, как раздался скрип дверей. Друзья быстро укрылись за стволами деревьев. С крыльца дома спустился стариц Вагнер и направился к саду. На полпути он остановился, постоял с полминуты, как бы что-то обдумывая, а потом подошел к яблоне. Вынув из дупла сверток, старик подержал его, громко вздохнул и... водворил обратно.
Вагнер не знал, как поступить. Он намеревался встретить человека и предупредить его, но опоздал. Как же быть? Вынуть листовки из дупла и отнести в дом — и рискованно и неразумно, оставить здесь — тоже. Сжечь! Это, пожалуй, самое верное средство, самый лучший выход из положения. Взять сейчас их с собой в кухню, облить керосином и сжечь так, чтобы даже следа не осталось. Но Вагнер заколебался. Он отлично знал, какой ценой оплачиваются эти маленькие листочки бумаги, сколько ночей, сил, здоровья отнимают они у подпольщиков, какой угрозе и опасности подвергаются товарищи, выпускающие их.
— Нет, нет, — шептал старик, — пусть лежат... пусть будет, что будет...
Ночь эта была еще тревожнее, чем прошлая. Вагнер ждал обыска, но никто не появлялся. Не пришел никто и днем. Это еще больше обеспокоило старика. Вагнер опасался слежки. Поэтому Алим постоянно дежурил у окна, чтобы в случае появления друзей предупредить их об опасности, и все были предупреждены, кроме одного Гуго Абиха. Гуго был товарищем сына Вагнера — Отто. Тогда, при аресте, он чудом вырвался из лап гестапо.
Гуго не взяли и в армию. Он страдал сильной близорукостью. Во время войны Абих работал чертежником в секретной лаборатории авиационной фирмы «Фокке-Вульф». Там немцы не решались пользоваться трудом иностранцев — подневольных рабов.