— Бритву, — ерошу волосы Сюшке и снисходительно объясняю, пока окаменевшая медсестра не превратилась в статую в коридоре. — Это шутка. Ничего я не прячу. У меня все нормально.
— Тем более попейте успокоительное! Я захлопну дверь, не спускайтесь и не оставляйте одного грудничка на столике.
— Непременно, непременно… Стойте! — я бросаюсь к лестнице. — Скажите, где вы взяли этот чемоданчик?
— Это подарок, — отвечает снизу медсестра Климова.
— Это… мой подарок?
— Нет, — она остановилась и стоит, видимо, опять преодолевая сильное желание вызвать “Скорую”. — Это подарок нашего бывшего главврача. Это его кофр. Вы все-таки выпейте успокоительное.
Успокаивалась я в ванной. Набрала воды и влезла туда вместе с детьми. Надо было, конечно, сначала найти двоих запрятавшихся, но в шкафу их не оказалось, под кроватью тоже, на зов они не откликались, вероятно, решив поиграть в прятки, и я пошла в ванную.
Больше всего Сюше понравилось, как мы раздевались в воде. Маленький закапризничал, я его покормила — сидя в воде, — после чего он пустил струйку, это было очень весело. Я уже решила притащить в ванну поднос с едой и остаться тут до вечера, добавляя в остывающую воду горячую, но в дверь сунулся бильярдист в халате и поинтересовался, согласна я получить за его вывоз пятьдесят “кусков”, как он выразился, или не согласна.
Мы все собрались в кухне.
— Устроить тебе вывоз и безопасное существование можно, только убедив всех, что ты мертв. Именно это Мадлена и собиралась сделать. Как сделать — это вопрос. Самый важный на данный момент.
— Может быть, она собиралась усыпить меня и вывезти, как мертвеца, в гробу? — выдал после некоторого обдумывания Артур.
Мы с Колей переглядываемся. Сюшка, глядя на нас, прыскает.
— Интересная мысль, но трудноосуществимая, — замечаю я. — Вывоз мертвого тела в гробу на теплоходе, который идет в Амстердам, требует такого дикого количества справок и разрешений… Если я пойму, как она собиралась это сделать…
— А когда ты это поймешь? — с отчаянием в голосе спрашивает Артур.
— Да, когда? — влезает в разговор Коля. — За это время его тело уже десять раз вывезут и растворят!
— Ну и почему, по-твоему, никто не рвется в этот дом убить бильярдиста? — я укоризненно смотрю на Колю.
— Потому что никто не знает, что я здесь! — самонадеянно заявляет Артур. — Я очень осторожно пробрался в гараж и залез в багажник.
Мы с Колей смотрим друг на друга, вздыхаем и отводим глаза. Пока еще рано говорить Артуру, что весь дом прослушивается. Пока еще он не отошел от известия о смерти Мадлены Сидоркиной, еще не высушена его одежда, а в халате по улицам не побегаешь. Если узнает, что целая команда агентов той самой конторы, о которой ему говорила Маддена, милиция, во главе со следователем Поспеловым, и даже собачонка Чукча с утра до вечера слушают радиопостановку о его проблемах… Еще рванет от страха, куда глаза глядят… И тут я подумала, что агент Фундик ведь прибежал сюда с фотоаппаратом, как только появился Артур. Два раза прибежал. Потом он послушал мой пульс… Неужели теперь его больше интересует, что я буду делать? А что я, действительно, буду делать?..
— Рассказывай о своей жизни!
— Уже ночью все рассказал, что мог, — стесняется Артур и отводит глаза. — Я вообще-то не пью…
— Ты вообще-то уже второй день не просыхаешь, — замечает Коля.
— У тебя была девушка?
— У меня была любимая женщина, но о ней говорить не надо, ваш Коля нервно реагирует на такие разговоры.
— Хорошо… С кем ты живешь?
— С мамой, — пожимает плечами Артур.
— Где ты прятался все время, пока тебя искали?
— Были две-три квартирки у друзей, дачка, гараж, в общежитии иногда… Как-то везло. Иногда Лена помогала, называла адрес, я сидел там дня три, потом она звонила: уходи. Я уходил. — Артур от души зевает.
Похоже, действительно, у него ни одной пломбы… Отличные зубы. Почему это у меня засело в голове — о зубах?
— Хочешь подержать маленького? — я смотрю на корзину, в которой лежит мальчик.
— Нет, — слишком поспешно отвечает Артур.
— А ты вообще его видел после рождения?
— Понимаешь, я просил Лену не делать этого, меня мутило, как только представлял, что она несет огромный живот, растянутая, как на барабане, кожа, обвисшая грудь…
— Грудь у нее была в порядке! — вступает Коля.
— У беременных женщин грудь всегда выглядит красиво, а потом, когда молоко пойдет? Ты попроси ее показать грудь, — кивает на меня Артур, — тогда поймешь!
— Спасибо, видел уже!
— Ты что, всем показываешь свою грудь? — интересуется Артур, и я с удивлением слышу в его голосе злость.
— Нет, только тем, кого собираюсь покормить! Тебя могу, если захочешь! — кричу я.
— Хочу! — кричит Артур.
— Я тебя сейчас так покормлю, что ты больше не очнешься! — кричит Коля, хватая злополучную сковороду.
Сюшка сползает со стула и ползет на четвереньках за диван.
— Ну вот, доорались, — иду к ней и сажусь рядом на пол.
Переведя дух и внимательно отслеживая движения друг друга, вскочившие юноши медленно усаживаются за стол. С пола она кажутся мне очень похожими — оба длинные, злые и не очень умные… И я вдруг подумала…
— Есть один подпольный бильярдный клуб, на деньги вообще-то играть запрещено, но все знают, что там…
— Не надо! — перебиваю я Артура. — Мне пока не надо знать, где находится этот клуб. Потом скажешь, если понадобится.
— Я хотел предложить… Там несколько выходов, своя система охраны и оповещения, регулярно проводятся неплохие турниры.
— Ты хорошо знаешь людей, с которыми играешь?
— Относительно, — задумывается он. — Есть, конечно, тройка друзей, но я почти не проигрываю, поэтому слово “друзья” здесь не к месту. Я регулярно опустошаю их кошельки.
— Как это — почти не проигрываешь?
— О, с моей троицей это вообще опасно. Если оплошаю, у них существует свой ритуал… Они забрасывают меня в мусорный бак.
— Куда?..
— В мусорный бак у клуба. А там рядом как раз находится пиццерия…
— Идиот! — кричу я.
— Я только хотел сказать, что иногда в таком изваляешься!..
Сюшка залезла ко мне на руки, я посмотрела на двух обозлившихся красавцев за столом и вдруг подумала…
Что же такое со мной происходит?! Почему, как только я посмотрю на них, сразу думаю, что оба — обречены?
Стучит, кружась, веретено, обматывает нас паутинкой вечности, почему я теперь боюсь думать о чужой смерти, почему — не хочу?..