Страх за тебя заставил меня встать из могилы».
Я сказал: «Мама, я на правильном пути, мне повезло».
А она ответила: «Сынок, эта дорога ведет в ад»…
Вслушиваясь в английский текст, Бондарь рухнул на кровать, испытывая такую отрешенность, словно его убили, но не до конца. Закономерный итог любого боя, независимо от того, проиграл ты или победил.
И даже если Бондарь одержит победу в очередной схватке, то кто выиграет от этого на самом деле? Торговцы оружием? Золотопогонные генералы с мультимиллионными счетами в швейцарских банках? Кремлевские либералы? Иранские диктаторы?
Из этой ловушки никому не выбраться,
Ты попал, и нет соломинки, за которую можно схватиться,
А повернуть назад уже невозможно…
Невозможно, согласился Бондарь, вставляя в рот сигарету. Дым ее был горек.
Если бы на растяжку напоролся Бондарь, а не Милочка, то это его обезображенный труп остался бы на полу гостиничного номера. И вряд ли хотя бы одна сволочь помогла ему расстаться с жизнью без лишних мучений.
Сам он умел убивать, умел делать это профессионально. Обидно только, что его не обучили искусству воскрешать… или хотя бы воспринимать смерть близких так же равнодушно, как смерть врагов. Чего не дано, того не дано. Что ж, остается принять это как объективную реальность. Любимых становится все меньше, врагов появляется все больше. Нужно смириться. Свыкнуться.
Эх, мама, сказано же всем нам было:
«Эта дорога ведет в ад»…
Бондарь помотал головой, как человек, вынырнувший из бездны. Потер ладонями лицо, ощутил сопротивление щетины и вспомнил, что нужно побриться. Он ведь не на войне находится, а в обычном мирном доме. Просто Крис Ри поет слишком заунывную песню, а за окном стоит пелена пепельно-серого дождя, вот и все. Достаточно включить настольную лампу, чтобы в ее уютном желтом свете все виделось не таким мрачным.
Да-да, включить лампу, встать побриться, освежить щеки одеколоном и жить дальше…
It is the road…
Жить дальше, не оглядываясь назад…
It is the road…
Жить так, словно прошлого нет и не было никогда.
It is the road to the hell…
Дождавшись, пока затихнут заключительные такты старой глупой песни про дорогу, ведущую в ад, Бондарь включил свет, встал и отправился выполнять третий пункт программы-минимум.
Поздний завтрак был как раз из тех, которые принято путать с ранним обедом. Спустившись по лестнице следом за переваливающейся утицей Раисой, Бондарь очутился в просторной столовой, которая успела напитаться весьма аппетитными ароматами. Но, втянув ноздрями воздух, он тут же ощутил приближение совсем других запахов – запахов парфюмерного свойства. Оглянувшись через плечо, он увидел вошедшую в столовую блондинку.
Ее красота граничила с вульгарностью, то есть приближалась к общепринятому идеалу. Медовые локоны, надутые карминовые губки, родинка на щеке – в присутствии такой очаровательницы сама Мэрилин Монро не смогла бы чувствовать себя уверенно. Лишь фигура у блондинки подкачала. Увлечение диетами довело ее до той степени изможденности, в которой обычно находятся лишь манекенщицы.
Если при взгляде на женщину в первую очередь бросаются в глаза ее ключицы, а уж потом бюст, то ей пора выходить на подиум, отметил про себя Бондарь. В реальной жизни от подобных красоток радости мало.
Оксана Пинчук – а это несомненно была она – явилась к завтраку в облегающем черном платье до пят. Несмотря на траурную расцветку и целомудренную длину, платье открывало значительно больше, чем скрывало. Под просвечивающей тканью угадывалось как наличие трусиков, так и отсутствие бюстгальтера.
Хорошо, что не наоборот, подумал Бондарь, приказав себе соблюдать приличия. До тех пор, пока развратная шлюха притворяется порядочной женщиной, приходится вежливо подыгрывать ей, насколько это возможно.
Ох, нелегкая это работа – быть джентльменом, пронеслось в мозгу Бондаря.
– Доброе утро. – Оксана поздоровалась не раньше, чем заняла свое место за столом. Наверное, ждала, что гость сделает это первым.
– Доброе утро, – кивнул Бондарь с самым доброжелательным видом, на который был способен.
– Вы кто? Тот самый Евгений Бондарь, прибывший из Москвы?
Голова Бондаря склонилась в намеке на полупоклон.
– А вы, надо полагать, одна из дочерей Раисы? – предположил он в свою очередь.
– Раисы? – Брови девушки изобразили два изогнутых знака полного недоумения.
Взгляд Бондаря оставался ясным и доброжелательным, когда он подтвердил:
– Ну да, домработницы. Или кухарки?
Имея дело с высокомерными красотками, лучше сразу сбивать с них спесь, не то сядут на голову. Нечто подобное проделывала с Гитлером Ева Браун, и все потому, что фюрер носился с ней, как с писаной торбой. Не самый лучший способ обращения с женщинами. Либо ты их ставишь на место, либо они тебя. Третьего не дано.
Дожидаясь ответа, Бондарь безмятежно улыбнулся. Оксанины брови взметнулись еще выше.
– Я похожа на кухаркину дочь? – Ее ноздри раздулись, как у кобылы, к морде которой поднесли дымящуюся сигарету.
– Не очень, – признался Бондарь после недолгого раздумья. – Но и на жену Григория Ивановича вы не смахиваете.
– Это еще почему?
– Незадолго до смерти его секретарша охарактеризовала мадам Пинчук как бледную поганку, страдающую от избытка яда и несварения желудка. Вы – совсем другое дело. У вас цветущий вид.
Произнося эту галантную чушь, Бондарь впился взглядом в лицо собеседницы, отыскивая на нем признаки испуга или хотя бы растерянности. Но Оксана даже глазом не моргнула. Надо полагать, гибель Людмилы Плющ не являлась для нее ни новостью, ни поводом для огорчения.
– Спасибо за комплимент, – фыркнула она.
– Это не комплимент, это констатация факта. У вас прекрасный цвет лица. При плохом пищеварении такого не бывает.
Симпатичная мордашка Оксаны слегка перекосилась:
– Вот уж не думала, что мужчинам интересно обсуждать пищеварение дам.
– Абсолютно не интересно, – честно признался Бондарь. – Если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то с женщинами все наоборот.
– Это как? – полюбопытствовала Оксана.
– Сначала завоевываешь сердце, а потом уж получаешь доступ к внутренним органам.
– Да вы пошляк!
– Обыкновенный циник. Причем голодный, а потому особенно раздражительный.
– Тогда я должна вас как следует накормить, – оживилась Оксана. – Григорий Иванович просил начинать без него. Он поехал в офис, чтобы обменяться факсограммами с иранцами.