– В сегодняшней передаче, – пообещала дама, – вы познакомитесь с историей создания и творческой жизнью самого знаменитого театра Одессы, театра оперы и балета. – Зрачки дамы закатились, словно перед припадком падучей. – Как известно каждому одесситу, – продолжала она, – здание было построено по проекту венских архитекторов Фельмера и Гельнера… простите… Фельнера и Гельмера. Зрительный зал поражает небывалой роскошью и красотой, с его сцены часто звучат лучшие голоса мира. Выступал здесь и Леонид Утесов – певец, актер, создатель и руководитель первого в СССР джазового оркестра…
За кадром зазвучала музыка. И хотя она была бравурной, а не печальной, Пинчук немедленно выключил телевизор. Воспоминания о похоронах сыновей были еще слишком свежи в его памяти. Слушать любой духовой оркестр было выше его сил. Медные трубы навевали невыносимую тоску, как тогда, на кладбище…
Прежде чем похоронный оркестр грянул в последний раз, Андрея и Тараса отпел батюшка, то растягивая слова, то сбиваясь на скороговорку. Поставленные рядом гробы утопали среди моря человеческих голов. Было много цветов, но Пинчук почему-то видел только две кучи рыжей земли, готовой поглотить сыновей. Оксана держала его за рукав, как будто боялась, что он вот-вот спрыгнет в одну из могил. Мужчины с неразличимыми лицами смущенно покашливали, а такие же безликие женщины шмыгали носами.
Из толпы выступил Лакрицын, владелец секс-шопа и близкий друг Тараса, известный Пинчуку как человечишко пакостный, лживый и развратный до мозга костей. Возможно, он явился на похороны прямиком из своего паскудного заведения. С искусственным членом за пазухой.
«Дамы и господа! – провозгласил он дребезжащим тенором. – Сегодня нас объединила одна большая общая беда. Ушли из жизни два замечательных человека, два брата. Одного из них, Тараса Григорьевича Пинчука, Тараса, я знал особенно близко. Но и Андрей не был мне посторонним человеком. Всех нас связывали с братьями самые разные отношения – родственные, дружеские или просто деловые. И вот мы спрашиваем себя: неужели теперь эти нити оборваны? – Голос Лакрицына дрогнул, но уже в следующее мгновение набрал силу. – Нет! Каждый из нас сохранит светлые воспоминания о Тарасе и Андрее, и, пока мы будем помнить этих замечательных людей, они будут жить здесь – прикосновение к нагрудному кармашку, – в наших сердцах!..»
«Я не хочу, чтобы они жили там», – пробормотал Пинчук.
«Что?» – спросила Оксана, вцепившись в его рукав еще крепче.
«Я не хочу…»
Пинчук умолк, потому что слов не было.
Зато их хватало у посторонних.
Вслед за Лакрицыным выступил еще один оратор, потом еще один. Прочувственные речи абсолютно не затрагивали покойников. Их восковые лица выглядели более неживыми, чем все венки, траурные повязки и глиняные комья по краям могилы. Мальчики принадлежали какому угодно миру, но только не тому, в котором их хоронили. Их здесь не было.
«Разве никто, кроме меня, не замечает этого? – ужаснулся Пинчук. – Все кончено. К чему эта бессмысленная говорильня, когда Андрюши и Тараса больше нет? Кому нужны все эти фальшивые слова, постные мины, трагические заламывания рук?»
Оксана, похоже, испытывала те же самые чувства.
«Когда я умру, – прошептала она, – вели сжечь меня в топке крематория, а пепел развей по ветру. Чтобы никаких похорон».
«Когда ты умрешь, маленькая, меня уже самого испепелят и развеют, – еле слышно отозвался Пинчук. – Ты обратилась не по адресу».
Пинчук решительно встал и открыл дверцу шкафа, на самое дно которого он спрятал ключ от бара.
* * *
Бондарь появился в кабинете не только без единого звука, но и без стука. Как призрак.
– Черт, – буркнул Пинчук, проливший добрую треть только что наполненного стакана. Рукав рубахи моментально пропитался пахучим коньяком. Вытирая мокрые пальцы об штанину, Пинчук выругался снова. – Надо же, черт!
– Не к ночи будет помянут, – заметил Бондарь, подсаживаясь к столу.
– У вас ко мне дело?
– Разговор.
– Тогда давайте перенесем его на завтра, – предложил Пинчук. – Я не в настроении болтать языком.
– Разговор пойдет об Оксане, – сказал Бондарь, пропустив реплику мимо ушей.
– С какой стати? По-моему, вы приехали в Одессу не для того, чтобы обсуждать мою жену. Или я ошибаюсь?
– О ваших ошибках мы тоже должны поговорить. О вашей главной ошибке.
– Вот как? – Пинчук повертел в руках стакан и поставил его на бар, не заботясь о том, что на полированной поверхности останется круглый отпечаток донышка. Пить ему расхотелось. Возникло совсем другое желание. Немедленно отправиться в сортир и попытаться извлечь оттуда выброшенный пистолет.
– У красивых, молодых женщин должны иметься очень веские причины для того, чтобы связывать свою судьбу с мужчинами, годящимися им в отцы. – Бондарь смотрел прямо в глаза стоящего напротив Пинчука. – Можно сколько угодно тешить себя иллюзиями, но таких причин, как правило, только две. Капитал немолодого избранника. Его социальный статус. Вы не знаменитый режиссер, не модный кутюрье. Следовательно, Оксану привлекает ваш капитал. Согласны?
– Дальше, – потребовал Пинчук.
– Дальше – хуже.
– Тогда тем более не стоит тянуть резину. Выкладывайте, ну.
Бондарь не спеша закурил и заговорил снова:
– Ради того, чтобы завладеть вашими деньгами, Оксана готова на все. Если понадобится продать вас с потрохами, она продаст. Если отыщется способ спровадить вас на тот свет, она спровадит.
– Кле-ве-та, – отчеканил Пинчук, рубя воздух ребром ладони. – Если вы пришли поговорить только об этом, то не смею вас больше задерживать.
– Сама по себе Оксана не опасна, – продолжал рассуждать вслух Бондарь, – но при наличии весьма решительно настроенных союзников она представляет реальную угрозу.
– Союзники? – Тембр пинчуковского голоса становился все более неприятным для слуха. – У Ксюши нет ни друзей, ни подруг. Она почти безвылазно сидит дома. Если уж вам охота рыться в чужом белье, то скажу больше: я лично позаботился о том, чтобы Ксюша не имела возможности сойтись с кем-либо чересчур близко. Намек ясен?
– Вы говорите о мужчинах…
– Конечно, о мужчинах! Кто же еще может быть?
– А я говорю о женщинах, – сказал Бондарь. – Точнее, об одной женщине. О посещающей ваш дом массажистке.
– Катерина?
– Она самая. Вы в курсе, что она отсидела срок за убийство?
– Откуда вам это известно? – нахмурился Пинчук. Его пальцы принялись нервно пощипывать то одну бровь, то другую.
– Я случайно улышал их разговор сегодня.
Бондарь умолк. Стоит ли продолжать? Если он признается, что стал свидетелем непристойной сцены в бассейне, то вряд ли его пребывание в доме продлится хотя бы на ближайший час. Рогоносцы нетерпимы к свидетелям своих унижений, и Пинчук не исключение.