– Чего тебе? – грубо спросил он, бросив машинальный взгляд на фальшивый светильник в потолке.
Девушка хихикнула. Ее зубы блеснули в полумраке.
– Я так и знала, что вы не спите, – сказала она.
– Ошибаешься, – проворчал Бондарь, пряча «вальтер» под подушку. – Я спал, как убитый.
– С пистолетом в руке? – Девушка снова захихикала. – Не принимайте меня за дурочку. Здесь поначалу никто не засыпает сразу. Это из-за того, что свет никогда не выключается полностью.
– Я прекрасно сплю при свете.
– Как в анекдоте.
– В каком еще анекдоте? – недружелюбно спросил Бондарь. Неожиданный визит ночной гостьи мог оказаться провокацией, игнорировать этот факт было так же неразумно, как забывать о наличии подслушивающей и подглядывающей аппаратуры.
Девушка сделала шажок вперед, словно предлагая полюбоваться своей уютной пижамой и домашними тапочками с помпонами.
– Один грузин жалуется на бессонницу, – сказала она. – Его спрашивают: «В чем дело, кацо?» Он: «Нэ могу спать со свэтом. Мой Свэта нэ дает мнэ покоя…» Между прочим, меня зовут не Светой, а Людой.
– Не Света, значит, а Люда, – повторил не расщедрившийся на улыбку Бондарь. – Тогда какие же у тебя основания не давать мне покоя?
Хихиканье девушки перешло в приглушенный смех.
– А вы веселый, – сказала она, подойдя еще ближе.
– Я не веселый, и я не грузин. Ты ошиблась адресом, Люда. – Бондарь закурил и со стуком положил зажигалку на тумбочку. – Интересно, охрана знает, что ты шляешься по коридорам после отбоя?
– Конечно, – округлила глаза Люда. – Сегодня по графику моя очередь.
– Вот как? Что за график?
– Да так, не важно.
– А что за очередь? – продолжал допрос Бондарь.
– Ой, да отстаньте вы от меня, – занервничала Люда. – Мало ли что языком ляпнешь. Сначала ляпнешь, а потом уж думаешь. – Не спросив разрешения, она присела на краешек кровати.
– А ты попробуй наоборот, – предложил Бондарь.
– Это как? – насторожилась Люда.
Насколько позволяло судить скудное освещение, глаза у нее были голубые, а кудряшки – светло-русые, почти золотистые. Нежный возраст и кукольная внешность девушки делали ее привлекательнее, чем она была на самом деле. От нее пахло земляничным мылом, мятной пастой и еще чем-то таким же невинным. Почему-то Бондарю вспомнился пионерлагерь, костры, ночные посиделки, закутанные в простыни девчонки, изображающие из себя то ли индианок, то ли привидения, и еще что-то такое же приятное, смутное, будоражащее душу.
– Сначала думай, потом говори, – сказал он, гоня ностальгию прочь.
– Считаете меня дурочкой, да? – оскорбилась Люда.
– Никем я тебя не считаю. Жду, когда ты догадаешься уйти. Не силой же мне тебя выпроваживать.
– Вы хотите, чтобы я ушла?
– Ага. Чем быстрее, тем лучше.
– Вы серьезно?
– Серьезно.
Люда недоверчиво усмехнулась:
– Нет, вы шутите.
Бондарь повел подбородком слева-направо:
– Не шучу.
– Быть не может такого.
– Какого?
– Чтобы вы взяли и прогнали меня ни с того ни с сего.
– Думаешь, мне нужна причина?
Некоторое время Люда напряженно всматривалась в лицо Бондаря, как бы ища признаки того, что он просто валяет дурака. Потом уголки ее губ опустились, намекая на то, как будет выглядеть их обладательница лет эдак через пятнадцать-двадцать.
Если доживет.
* * *
Стало тихо и почему-то немного прохладно, хотя батареи парового отопления исправно грели воздух.
– Ступай, – мягко попросил Бондарь. – Нечего тебе у меня делать. – Он многозначительно показал глазами на потолок. – Пообщаемся как-нибудь в другой раз.
– Ах, так вас камера напрягает? – Люда покровительственно улыбнулась. – Не берите в голову, после отбоя камеры отключают.
– Откуда тебе известно?
– Известно, и все.
– Они установлены во всех комнатах?
– Вообще-то это секрет, – наморщила лоб Люда.
– С тобой все ясно, – произнес Бондарь, гася сигарету. – Ничего ты не знаешь, просто набиваешь себе цену.
– А вот и нет!
– Ступай спать, девочка. И не забудь сесть на горшок перед сном.
– Не разговаривайте со мной, как с малолетней дурочкой! – вспылила Люда. – Камеры есть только в комнатах гостей и новичков, а за девчонками никто не наблюдает.
– Почему? – спросил Бондарь.
– Потому что иначе мы бы стеснялись, неужели не ясно? Ни переодеться спокойно, ни искупаться…
– Я не о том. Я интересуюсь, почему в остальных комнатах стоят камеры. Мужчины ведь тоже иногда переодеваются, купаются и даже ходят в туалет.
Судя по озадаченной мордашке Люды, до встречи с Бондарем ей и в голову не приходило такое.
– И правда, – пробормотала она. – Да, я вам не завидую… Только вам проще. – Оживившаяся Люда говорила все быстрее и быстрее. – Вы ведь мужчина, а наблюдают за вами тоже мужчины. – Она уже не говорила, а тараторила. – И потом, после отбоя опасаться нечего. Не верите? Вот, глядите. – Люда поочередно показала объективу язык и фигу. – Никто нас не видит. Не такая я дурочка, чтобы трахаться при посторонних.
– Что-что? – подался вперед Бондарь. – Как ты изволила выразиться? Трахаться?
– А что здесь такого? – искренне удивилась Люда. – По-вашему, «сношаться» звучит приличнее?
– Нет, – покачал головой Бондарь, – не приличнее. И то, и другое звучит одинаково.
– Вот и я так думаю.
Люда стащила через голову пижаму, небрежно уронила ее на пол и сбросила тапочки.
– Какого черта?! – возмутился Бондарь.
– Вы против?
Удивление Люды было неподдельным. Давая Бондарю возможность как следует оценить свою стать, она развернулась к нему грудью.
– Стоп! – воскликнул он с отчаянием. – Прекрати немедленно. Объясни, что происходит.
– Пока что ничего не происходит. – Люда хихикнула. – Это-то и странно. Я вам не нравлюсь?
Она привстала, намереваясь избавиться от пижамных штанишек, но рука Бондаря, легшая на Людмилино плечо, припечатала ее к месту. Он предостерегающе поднял палец:
– Никакого стриптиза, пока мы не проясним кое-какие детали.
– Да как же вы станете прояснять детали, если я буду одета?
Бондарь понял, почему Люду постоянно волнует, не принимают ли ее за дурочку. Интеллектуальный багаж у нее и впрямь был небогатый, с таким немудрено обзавестись комплексом неполноценности. Раздеваясь в присутствии мужчины, Люда спешила избежать нудных разговоров, вести которые не любила и не умела. Голых девушек не тестируют на сообразительность. С них другой спрос. Их коэффициентом умственного развития интересуются в последнюю очередь либо вовсе не интересуются.