– Будешь много болтать – накормлю слабительным, – пригрозил Бондарь и отвернулся.
От его спины веяло таким холодом, что Алиса не решилась прильнуть к нему хоть на секундочку, как того хотелось.
* * *
Дождь, как это часто бывает в горах, собрался неожиданно. Еще несколько минут назад облачные хмари клубились вокруг далеких горных вершин, а теперь голубизна неба сменилась серой пеленой, поглотившей краски и звуки летнего дня. Сделалось сумеречно, хотя до вечера было еще далеко. Сразу за редкой линией кустов, перед которой остановились путники, начиналась пологая долина. В ее нижней части виднелись обгоревшие останки вымершего поселка. Присмотревшись, можно было заметить проходящую мимо дорогу. Автомобилей на ней не было, если не считать ржавого автобуса без колес. Судя по проросшей в колеях траве, здесь давно никто не ездил. И не жил.
– Как дела? – спросил Бондарь, обернувшись к присевшей на корточки Алисе.
– Отлично, – соврала она.
На ее бледных щеках рдели розы лихорадочного румянца, лоб лоснился от испарины, на висках и шее проступили вздувшиеся вены. Действие стимуляторов заканчивалось, начинался период так называемого «отходняка», схожий с сильнейшим похмельем.
– Еще полчасика выдержишь? – спросил Бондарь.
– Хоть десять часов, – пропыхтела Алиса. – Особенно, если ты дашь мне еще парочку своих волшебных таблеток.
– Не дам, – покачал головой Бондарь. – Подстегивать непривычный к физическим нагрузкам организм опасно.
– Я больше не могу, – призналась Алиса, роняя голову на грудь.
В том, что она совершенно вымоталась, не было ничего странного. Удивительно было как раз то, что она доплелась до места очередного привала. Стоило лишь взглянуть на ее ноги и представить себе, сколько весят надетые на них ботинки, чтобы восхититься выносливостью девушки. Однако Бондарь не привык восхищаться вслух. Вместо этого он буркнул:
– Если станет совсем невмоготу, скажи. Я тебя понесу.
Алиса подняла завешенное волосами лицо:
– Как жених невесту?
– Как Ленин – бревно.
– Сравнивать девушку с бревном некрасиво.
– Беру свои слова обратно, – сказал Бондарь. – Я понесу тебя, как мешок с картошкой.
– Спасибо за комплимент.
– Это не комплимент. Вот если бы я сравнил тебя с мешком авокадо, тогда другое дело.
Алиса фыркнула. Бондарь снова раздвинул листву, вглядываясь в открывшуюся взору долину. Возможно, когда-то здесь функционировал нелегальный нефтезаводик, гнавший вонючий желтый бензин, за который платили пахучими зелеными купюрами. Теперь это раздолье закончилось. Поселок был уничтожен то ли враждующими тейпами чеченцев, то ли федеральными войсками, но факт оставался фактом: единственным уцелевшим зданием была приземистая кошара на отшибе, криво прилепившаяся к пригорку. Ее прохудившаяся крыша сулила хоть какое-то укрытие от дождя, первая капля которого уже упала на щеку Бондаря. Сам он предпочел бы переночевать под открытым небом, но, покосившись на девушку, принял иное решение:
– Идем. Впереди нас ждет ужин и кров над головой.
– А двуспальная кровать? – осведомилась Алиса, разгибая поясницу с грацией столетней старухи.
– Качественный секс взбодрил бы меня немного.
– Качественный секс загнал бы тебя в могилу, – отрезал Бондарь, успевший привыкнуть к шуточкам подобного рода.
– Так убей меня, – оживилась Алиса, – я не против.
– Если мне и хочется кого-нибудь прикончить, так это твоего супруга.
– С ним я сама разберусь. Ты не тронешь его и пальцем, договорились?
– Дело хозяйское, – буркнул Бондарь.
Его взгляд не выражал ровным счетом ничего. Так смотрят хищники, притворяющиеся, что их абсолютно не интересует ускользнувшая из-под носа добыча.
* * *
Некоторое время они молча шагали по косогору, вздрагивая от попаданий дождевых капель, холодных и тяжелых, как свинец. Серая пелена окутала долину. Попадавшиеся по пути валуны походили на кости и черепа доисторических чудовищ. Было очень тихо, только редкий дождь шуршал по одежде. Приближающаяся кошара была окружена утоптанной землей, сквозь которую до сих пор не сумела пробиться трава. Но запаха навоза не ощущалось, и овечьего блеяния не было слышно. Здесь царило запустение. Глядеть на крохотные черные окошки кошары было неприятно. Словно в глаза слепцу заглядываешь. Всеми покинутому слепцу, спятившему от одиночества.
– Не слишком уютный домик, – заметила Алиса, когда они проникли на территорию пустого загона, окруженного полуразвалившейся оградой. – Как могут люди жить в таких лачугах, не понимаю.
Бондарь хотел сказать, что в заброшенной кошаре когда-то обитали овцы, а не люди, но промолчал. Потому что из дверного проема материализовалась как раз вполне человеческая фигура. Это была пожилая чеченка, красные веки которой жутковато контрастировали с траурным одеянием.
– Здравствуйте, добрые люди, – произнесла она на почти чистом русском языке.
– Мир твоему дому, – сказал Бондарь, снимая автомат с предохранителя.
– Ай, – вскрикнула Алиса, пятясь, как будто перед ней возникло привидение.
– Не бойтесь, я тут одна. – Чеченка обнажила в улыбке вполне еще здоровые зубы. – Заходите, гостями будете.
– Там видно будет, – туманно сказал Бондарь, пытаясь определить, что за женщина находится перед ним и чем она здесь занимается.
Она словно прочла его мысли, махнув рукой в сторону ржавых останков автобуса:
– В нем ехали двое моих сыновей, дочь, мать и отец. И еще много родственников. Солдаты сказали: будем вас эвакуировать. Посадили в автобус и стали стрелять из пушки. Всех сожгли.
Голос чеченки был совершенно бесстрастным. Словно она тоже сидела в расстрелянном автобусе, а потом воскресла, но уже начисто лишенная каких-либо эмоций.
– Сочувствую тебе, – произнес Бондарь, заглядывая в кошару. Стволы его автоматов были направлены вверх, но указательные пальцы лежали на спусковых крючках.
– Мне твое сочувствие ни к чему, – ответила чеченка. – Меня жалеть не надо, мне здесь хорошо. Как приходит лето, прихожу сюда и разговариваю со своими. День, два, неделю. Сколько захочу, столько и разговариваю.
Сумасшедшая? Сообщница бандитов, заманивающая доверчивых путников в западню? Бондарю никогда не доводилось сталкиваться с женщинами-боевиками, но на всякий случай он получше присмотрелся к незнакомке, как поступил бы при встрече с любым чеченцем в возрасте от десяти до ста лет.
Боевика можно вычислить по нескольким приметам. Материя на его правом плече потерта от постоянного ношения автомата, само плечо опущено ниже левого. Последняя фаланга указательного пальца отмечена мозолью, оставленной спусковым крючком. Левая рука вечно полусогнута, как бы придерживая цевье автомата, рукав характерно лоснится. Поры кожи забиты пороховой копотью, поэтому лица часто кажутся чумазыми. Одним словом, стрелок стрелка видит издалека.