— Каваллин, — потряс он свалявшимися волосами, — это совсем просто. Это означает «лошадник». Ну, насчет демона — да, в каком-то смысле. «Проклятый Каваллин, вместилище всех грехов…» — и так далее. Ну, да, я хорошо поорал о нем с утра, но давайте- ка я вам расскажу кое-что посерьезнее. Есть еще одно странное убийство…
И тут разговор наш ушел к совсем другим делам, сегодняшним. Мы купили себе к вину жареных колбасок, от которых здесь никуда не деться, ими торгуют везде. И неясное лицо Иоаннины уплыло куда-то в прошлое.
А настоящее — вот оно. Жуткие звуки в ночи на краю империи.
Анна, нервно борясь с накидкой, выдала мне план действий, которому я удивился. Как же это просто — оказывается, в каждой деревне есть такая женщина, нравится это жрецам или нет. Если что-то такое, загадочное, существует, то она знает.
У увитой виноградом каменной стены прыгали в воздухе маленькие бордовые бабочки, паслась черная желтоглазая коза, но Анна, к моему удивлению, общаться с ней не стала, только наскоро потрепала по жесткой шерсти на лбу.
— Кто там скрылся в переулке? — рассеянно спросила она меня.
Женскую фигуру в наброшенной на лицо накидке я тоже видел, мелькнула в конце улицы, и походка мне показалась знакомой, но я попросту не стал тратить времени на размышления.
— Понятно, что оно здесь, — сказала Анна. — Травки сушатся.
Но нам от этой женщины нужны были не травки. Анна, особо не спрашивая разрешения, взяла допрос на себя. А мне досталась привилегия извлечь и положить на стол пару милисиариев и внимательно следить за лицом хозяйки дома. И ее руками. Эту на удивление тощую женщину с черными усиками над губой что-то действительно беспокоило, понял я. Ее чуть кривые пальцы иногда нервно дергались, потом сплетались в узел. Ей не очень хотелось говорить. Да мы попросту ее раздражали, но деньги были положены на стол и взяты, и раз так…
А Анна тем временем забыла о своей главной работе — она перестала мне переводить, они с обладательницей усиков перешли на шепот, склонившись друг к другу. Потом мы встали и вышли, но тут Анна подняла палец, оставила меня в саду и вернулась в дом, появилась снова довольно скоро.
— Ух, — сказала она у каменной стены с бабочками, на улице. — Значит, так. Все как-то невесело, между прочим. Дракон есть. Быстро на рынок, поесть. То есть, извините, сер. Прошу вас. Девушке срочно нужен сыр, и пара огурчиков, для подкрепления угасших сил. Ну и местечко здесь, оказывается.
Дракон, как выяснилось, тут обитал лишь в известном смысле. Дерево, громадное старое дерево, на ветки которого старые женщины вязали ленточки или клочки ткани (а мужчины это занятие презирали) — это дерево росло, оказывается, у пещеры, очень старой.
Зои, вспомнил я. Она отдала дереву у пещеры свой шарфик, тонкий, легкий как воздух.
Женщины не просто вяжут свои шарфики и ленточки на ветки. Они, понимаете ли, просят о чем-то давнего обитателя пещеры. Которого, правда, никто из сегодняшних жителей деревни никогда не видел, но…
Не давать соседу огня после заката, прислушиваться к крикам птиц и угадывать смысл этих криков, считать бормотание святых безумцев пророчествами — все это было в империи более чем нормальным делом, а что касается безумцев, так у нашего торгового дома их было целых два, Феофанос и еще Эустафиос, не такой эффектный, зато терроризировавший ювелиров криками «пыль и труха, вот они, ваши товары!». И соскребать краску с изображений бога, пока изображения не запретили, размешивать этот порошок в воде и пить как лекарство — это в империи тоже было.
А еще — дракон. Поселился здесь давно, очень давно. Это была не просто пещера, сказала мне Анна, озабоченно качая головой, а та самая, Корицианская пещера, где живет Тифон, или жил. А Тифон — это большой змей. Как сказала худая усатая женщина, еще его зовут Мерсин, но имен у него много и помимо этих.
Он и его собратья вызывают трясение земли, в последний раз это было, когда Великий Город умирал от чумы. Сейчас земля не трясется, но рев с холма услышали многие, и никому это не понравилось. В то, что это и есть Корицианская пещера, та самая, народ не очень-то и верил, но когда уже вторую ночь творится такое…
И это не все. Большие змеи, драконы — это вообще-то демоны. Что известно любому, кто хоть как-то разбирается в амулетах и странных картинках, которые в империи продаются на каждом углу, от болезней, сглаза и всего прочего. Да это и без амулетов всем известно, ведь кто такой был тот самый змей, что соблазнил первых людей в парадисосе меж четырех рек, — в конце концов?
Тут Анна взглянула на мое лицо, остановилась, задумалась, но от мысли рассказать мне все про первых людей на Земле, видимо, отказалась, а я не настаивал.
Разговор был и о том, что в здешних холмах и ущельях слишком много обычных змей, лесных, не смертельных, и это местным жителям привычно, но сейчас наводит на мысли. И о том, что демоны и бани как-то связаны, мелкие демоны в виде змеев якобы селятся тут глубоко под полом бань. Но их можно заговорить, многие пытались раньше этим воспользоваться, повелевать ими. Далее, этот дракон — особенный. Мужчины его не интересуют. С ним имеют дело по большей части женщины. Хотя когда они это делали в последний раз — никто не помнит.
— В общем, вот так, — сказала Анна. — Фариакеш. Это значит — колдовство.
Мы пристроились сбоку рынка, Анна нашла для обоих вкусный суп из свиных ножек с зеленью, а я уже привык к тому, что плохую еду она не выберет. Тут подошел Прокопиус, с извиняющимся лицом, что-то вежливо сказал. Анна перевела.
А вот это было уже посерьезнее, чем демоны, живущие в банях. Или как там его зовут, Тифон, или Мерсин, или загадочный Лошадник — Каваллин.
Пропал человек. Охотник, знающий здешние горы с детства. Еще вчера пропал, но и сегодня утром он не вернулся. Об этом говорят по всему рынку. И не очень хорошо смотрят на нас, пришельцев, после приезда которых начали происходить странные вещи.
— А еще кусочек сыра, — сказала Анна. — Мне он обещан бесплатно.
— Знаешь ли, дорогая деточка, — раздражился я, — сыр бывает вреден. Особенно когда он мешает спуститься в деревню и предупредить всю зеленую команду, что не надо поодиночке заезжать в лес без серьезных причин. Не из-за драконов, возможно, но все-таки.
— У, — сказала Анна. — Конец девическим мечтам. Сыра не будет. У.
И посмотрела на меня с упреком. А я подумал, что ее лицо… Странно, но это лицо, обычное лицо умной, талантливой девочки… Или не такой уж обычной? Она ведь могла бы быть красивой, эта Анна, если бы украсила волосы белыми цветами, или завернулась во что-то синее… И в этом лице есть такое, от чего я…
Успокаиваюсь, как ни странно.
Но я беспощадно оторвал ее от сыра и погнал вниз по дороге, к виллам среди холмов.
Я мрачно шел за ней и думал… или сейчас мне просто казалось, что та женщина, чьи очертания мелькнули в переулке, когда мы шли к колдунье, что та женщина… была, кажется, Даниэлида.