Костя указал подбородком на двойной пластиковый мешок на своем столе. Из него почему-то торчали пакеты сока — персикового, который я ненавижу.
— Вот это самое главное и самое неприятное. Прочее приятнее, но, как я сказал, ты поймешь это не сразу. Потому что мы с тобой вращаемся в разных кругах. Ты занят делом. Был занят. Ходил по дегустациям и ездил по винным хозяйствам. Я болтаю о том и о сем с людьми, которые что-то знают. И это еще одна причина, по которой у меня… было… пятьдесят пять процентов.
За заклеенной плакатами стеклянной стеной мелькали люди. Они делали там свой автомобильный журнал.
— Кому продал? — наконец заговорил я.
— Дуракам, — сказал Костя. — Они тут ходили кругами вокруг нас очень давно, просили продать, пытались грозить. Потом устроили тот визит налоговиков. Ты нас от этого спас. А если бы не ты, спас бы я. Рейдеры как рейдеры. Наконец, поняв, что с нами надо миром, они повысили ставку. Мне стало интересно. Я пошел и поговорил с людьми, которые все знают. И продал журнал. В конце декабря. Не хотел портить вам Новый год. Ты можешь спросить, почему я с тобой даже не советовался… хотя акционеров все-таки двое…
Я, наконец, посмотрел на него. У Кости сегодня странное лицо, подумал я: то ли он огорчен, то ли радуется.
— А по-то-му, — начал скандировать он, — что у меня была тогда информация, которую не следовало разглашать. А сейчас она уже не такая секретная. Но ты сделаешь правильно, если все равно не будешь её выдавать ни-ко-му. Дело в том, что эти рейдеры купили у нас пустоту. Ничто. Журнала у них не будет. И не потому, что ты там работать не захочешь.
— А Галя?
— Галя возвращается в село Гадюкино, оно же — Родина, завтра и ничего не знает. Может, она бы и поработала какое-то время на новых хозяев. Но… Ну-ка, угадай, какой китайский поэт, нажравшись, отправился ночью кататься на лодочке и попытался поймать в реке луну?
— Ли Бо, — сказал я, поскольку это был единственный знакомый мне китайский поэт.
— Правильно, господин дегустатор! Он и был. Ли Бо. Попытался поймать луну, перевернулся, упал в воду и сдох, поскольку утонул. И так случится с каждым, кто… Так вот, журнала не будет. Потому что вина не будет.
Я внимательно посмотрел на Костю. Кто-то мог бы подумать, что он тяжело пьян. Редактор винного журнала или винный аналитик не может быть пьян, это нонсенс. Но если он уже не редактор?..
— Про эти самые марочки, которые надо наклеивать на бутылки на таможенных складах на территории России, слышал? — поинтересовался Костя, раскачиваясь на стуле. Кажется, его сплетенные на коленях пальцы хрустели.
— Бред, — сказал я.
— Он, — подтвердил Костя и показал идеальные зубы.
— Это невозможно, — добавил я. — Тогда ни одна винная компания не сможет торговать, потому что…
Я замолчал.
— Потому что, — траурным голосом сказал Костя, — таможенные склады к этому не готовы. Нет у них никаких марочек. Никто не может поэтому ввозить вино. Это все равно, что взять и ограбить все винные компании сразу. Значит, невозможно. Да?
Я молчал.
— В России возможно все, — провозгласил Костя.
— Пустые полки винных магазинов? — с презрением спросил я.
— Подожди до лета, увидишь, — сказал он.
— Разорение отрасли экономики объемом в пять-шесть миллиардов долларов, которая растет на тридцать процентов в год?
— Пофигу. В России, скажу снова, возможно все. И это уже официально.
— Но через полгода… Найдут способы наклеить марки на старые вина, придут новые…
— А ты интересовался, сколько импортеров, и какие, выдержат эти полгода? И что за это время произойдет с их расходами на все, кроме как на физическое выживание? Расходами на рекламу, например? Выпускать журнал в две тысячи шестом году не имеет экономического смысла, — завершил он. Вот теперь я все понял.
— А это не все, — продолжал раскачиваться на стуле Костя. — Они спустили с цепи главного санитара нашего дурдома. Твоя книга по Грузии — я отправил макет заказчику. Контракт исполнен.
— Не понял.
— Деньги по контракту теперь наши. Там же, в пакете. В оговоренной пропорции.
— И что?
— А то, что грузинского вина не будет. Совсем. И молдавского тоже. Тоже совсем. Скоро.
— Что значит — не будет?
— Они запретят его продажи. С марками-наклейками или без. Из-за содержания вредных веществ. Из-за подделок. И добавок.
— Что — все подряд? И с маленьких хозяйств Кахетии? И с «Алави»? Все запретят? Какие там могут быть добавки? Они экспортируют вино в Европу. У них европейские рейтинги. Это что за бред? Это невозможно.
— Ты забыл, в какой стране живешь, — торжественно провозгласил Костя. — Они тебе напомнят. В России возможно все. И единственная наша радость…
Тут Костя начал снимать висевшую над его столом тусклую картину с тюльпаном.
— Наша радость в том, что рейдеры всего этого в том году не знали. Не понимали, что не будет винных журналов — долго. Не будет школ сомелье. Не будет винных бутиков и дегустаций. Они поймали луну в реке. Они не знали, что такое Россия. А вот если бы я затянул переговоры до января, то есть до этого дня, то они уже что-то бы пронюхали. И мы все равно остались бы без журнала. Но не получили бы ни-хре-на. Вот об этом ты подумай. Когда поймешь, что я был прав, позвони. А пока можешь мне высказать все. Только не дерись. Ха-ха-ха.
Дальше был несколько более рациональный разговор. Нет, говорил Костя, остальные винные издания до конца года тоже не дотянут. А если дотянут, то неясно, какие. Видимо, худшие. Контракты по рекламе исполняться просто не будут — рекламодатели уж как-то сообразят, что у них форс-мажор.
Правда, оставались еще те компании, которые по странному совпадению планировали начать свой бизнес именно в этом году. У этих проблем не должно быть («сообразил, значит, зачем все делается», — заметил Костя). Но такие начнут заполнять нижний, супермаркетовский этаж рынка. Строго говоря, им реклама не будет нужна еще минимум год.
Логика идиотизма расшифровке поддается плохо. Но я все не мог поверить, все бился об эту стену, пытаясь вычислить момент: а если мы начнем сначала — в августе, чтобы первый номер вышел зимой?
— Начни, — благосклонно сказал Костя, кивая почему-то на мешок, из которого торчали круглые горлышки персикового сока. — Ты сможешь. Но риск слишком велик для меня. Винные издания в итоге будут. Собственные издания компаний, которым надо как-то рекламировать свою продукцию. Это уже не аналитика, это пиар. Плюс пара журнальчиков выживет. Худшие, как у нас всегда бывает. Выживают худ-ши-е. Ничто не возвращается. Я ухожу с этого рынка счастливым. С прибылью.
Пауза, мои собственные — почти безразличные — слова: «Что ты будешь делать?»