– Мелких акционеров не надо обижать! – подхватила Маша. – Иначе они кого угодно поддержат, лишь бы своего босса стряхнуть. А чем кончаются революции, мы уже знаем!
– Точно, Мария! – порадовался радикальности ее вывода Павлов. – И значит, первым теоретиком рейдеров был… ну-ка…
– Неужели Ленин? – сам не веря тому, что сделал такой вывод, спросил Саша.
Павлов подошел и демонстративно пожал ему руку.
– Браво, товарищ Александр. То, что удалось Ульянову, больше не повторит никто. Хапнуть целую страну, не вложив ничего, только под обещание, – это абсолютный рекорд!
– А в результате – разруха и миллионы смертей, – тихо сказала Маша.
Артем вспомнил Пахомыча и вздохнул. В этом и была одна из самых жутких особенностей рейдерства: выигрывая – лично для себя – на рубль, они разрушают – для всех остальных – на миллионы, оставляя после себя выжженную землю, а то и самые настоящие кладбища.
– Но ведь почти то же, по сути, сделано и в девяностых? – осторожно то ли спросил, то ли решил, сам для себя, Саша. – Теми же Кохом, Чубайсом, Юмашевым, Гайдаром…
Павлов невесело улыбнулся:
– Беда в том, что нет такого предприятия из приватизированных в 1991—1995 годах, где бы не был нарушен закон – в его сегодняшнем толковании и понимании.
– А может, реформаторы намеренно создали условия, при которых соблюсти закон невозможно? – предположила Маша. – И теперь весь бизнес на крючке… выбирай любого и делай с ним что хочешь.
– Похоже на правду, – мрачно хмыкнул многоопытный Гришковец. – Ходорковского «закрыли», Сосновку у Фрида и Касьянова отобрали, коллекцию Союзмультфильма завернули… Все понимают, что это грабеж, и все молчат. Знают, чем кончится, если вякнешь.
Ребята притихли, и Павлов, понимая, что на такой ноте «прения» закрывать не стоит, окинул их требовательным взглядом.
– Но то, когда закон восторжествует, зависит в том числе и от нас.
Молодые адвокаты молчали.
Йон отыскал имя самозванца – Колесов Сергей Михайлович – в списках пассажиров, тут же встретил его в толпе гостей Будапешта, убедился, что он ничего не сунул в камеру хранения, и сопроводил из аэропорта до отеля. А едва Колесов ушел на встречу с ним, Йон сунул портье десять сотенных бумажек и – уже с ключами – поднялся в номер. Платить за то, что можно взять даром, он как-то не собирался.
Йон внимательно обыскал вещи самозванца и почти сразу же обнаружил увесистую пачку, упакованную в искрящуюся подарочными цветами оберточную бумагу. Аккуратно вскрыл, тщательно просмотрел всю пачку целиком и сразу увидел основной изъян «коллекции» – ключевых чертежей здесь не было.
Понимая, что в Будапеште делать уже нечего, Йон неспешно сошел вниз по лестнице, бросил ключи благодарному портье и лишь в последний миг решил сходить-таки к месту так и не состоявшейся встречи. Ему было любопытно, как именно его собирались «поймать на крючок». И первым, кто бросился ему в глаза, был неприметно сидящий за столиком кафе человек.
Если бы не многолетняя выучка, Йон бы закричал – от боли и гнева. Человека, сидящего в сторонке, он узнал сразу. Именно этот человек – только на двадцать лет моложе и одетый лесником – четырежды попадал в поле его зрения в лесу под Берлином, и именно этот человек нечаянно обнаружил себя, когда отец заболел и был в срочном порядке госпитализирован.
Дитрих фон Зибенау дал Йону все, даже это имя. Он заменил подобранному на безвестной помойке Йону и отца, и мать, и всех родственников. Он дал ему лучшее образование и воспитание – из всех возможных. Он показал ему цену денег и власти, не отказывая ни в том, ни в другом. Он действительно стал для Йона всем и вся!
А потом появился этот человек, и отца не стало.
«Возмездие… – застучало в висках Йона, – ты познаешь возмездие…»
Мешкать было нельзя, и, как только «берлинский лесник» снял номер в том же отеле, что и Колесов, началось перевоплощение в свою вторую, а на самом деле истинную ипостась.
Йон, как всегда, не повторялся, и, если бы притаившийся за приоткрытой дверью «лесник» не был вооружен, он бы испытал возмездие уже там, в отеле. Но охотник был готов к сопротивлению, и Йон высказал ему все презрение, на какое был способен: демонстративно убил Колесова и так же демонстративно бросил сверток с документами на середину комнаты. А когда «берлинский лесник», немного успокоившись и отправив бумаги – обычной почтой – в Россию, вылетел в Париж, Йон последовал за ним.
Директор отеля «Крайон» справился о прибытии самолета и удовлетворенно улыбнулся. Московский рейс прибыл в Руасси без опозданий, и, скорее всего, мэтр Павлофф и его спутница уже в пути. Директор знал, как нравится жандармам аэропорта, когда иностранцы говорят на языке Вольтера и Бальзака. Мэтр Павлофф язык знал, как немногие, а значит, и задерживать его без нужды никто не станет.
Директор каждый раз ожидал приезда этого молодого талантливого адвоката с нетерпением: говорить и даже спорить с ним было сплошным удовольствием. Но в этот раз мэтр прибывал со спутницей, и директор уже зарезервировал за ним двухкомнатный сьют и накрыл стол с фруктами и вином.
– Месье Вольдемар уже был здесь?
Директор обернулся. Перед ним стоял высокий, стильно одетый мужчина в синих очках.
– Вы его друг? – поинтересовался директор.
– Можно сказать и так, – обнажил ряд ровных фарфоровых зубов мужчина. – Если считать двадцать лет знакомства достаточным, чтобы обрести этот статус.
Директор с уважением наклонил голову. Он считал себя большим другом Вольдемара, но знал его намного меньше. И все-таки…
– Извините, месье, боюсь, я не могу быть вам полезен.
Как его клиенты, так и его друзья имели право на конфиденциальность – без объяснения причин.
– Нет-нет, это вы меня извините, – любезно отозвался незнакомец. – Просто мы разминулись, а должны были встретить друзей…
– Из России? – обрадовался такому совпадению линий судьбы директор. – Я тоже очень люблю Россию…
Но незнакомец уже был удовлетворен. Галантно поклонился и неторопливой, немного танцующей походкой двинулся прочь.
Директор вздохнул. Он действительно очень любил Россию и все, что с ней связано, и он очень ценил дружбу и постоянство. Он всегда лично проверял списки клиентов, заселяющихся на следующий день в отель, и, найдя фамилии знакомых, делал для них приятные презенты и сюрпризы. Мэтра Павлофф это касалось даже более, чем остальных.
И когда спустя полчаса русский мэтр появился с сияющим лицом, горящими глазами и прекрасной незнакомкой под руку, директор с первого взгляда понял, как угадал со сьютом и столом: мэтр был влюблен и, похоже, любим.
– Здравствуйте, мэтр, – сдержанно улыбнулся директор и подал знак старшему администратору.