Полицейский пожал плечами.

— А я этого и не утверждаю.

Соня опешила.

— А почему меня арестовали и держат в тюрьме?

Офицер откинулся на спинку стула и рассмеялся.

— Во-первых, вас никто не арестовывал! Вас задержали в рамках проверки заявления. Обычная практика. И продлится это не более трех суток.

— Трое суток?! — опешила Соня.

— А во-вторых, вы ни в какой не в тюрьме, дамочка! В тюрьме содержатся преступники, а ваша вина пока не доказана.

Соня вспомнила зарешеченную бетонную коробку, в которой сидела до вызова на допрос, и поежилась.

— Но вы меня уже допрашиваете. Как какую-нибудь преступницу…

— И снова вы не правы, — покачал головой капитан Исаев, — это не допрос, а опрос, и не пройдет и трех суток, как я установлю истину и приму решение, возбудить ли против вас уголовное дело или отказать в таковом.

Соня ужаснулась; что-то уже подсказывало ей, что решение, считать ее преступницей или нет, будет приниматься из каких угодно, но только не законных соображений.

— Да поможет вам бог, — пролепетала она, — принять справедливое решение…

И в лице капитана Исаева что-то дрогнуло, и ее в считаные минуты отправили обратно в бетонную зарешеченную, пропитанную перегаром камеру. И лишь спустя четыре или пять часов тоскливого ожидания своей судьбы Соню Ковалевскую вывели снова, и на этот раз ее ждал в кабинете вовсе не Исаев.

Допрос

Полковник Соломин присматривал за действиями своего заместителя из соседнего кабинета, и, надо сказать, ворвавшийся в жизнь прекрасной Сони Ковалевской на белом коне спасителя Иван Иванович Коростелев был почти безукоризнен.

— Ну, с Проторовым вам просто не повезло, — сразу признал он этот неприятный факт, — все-таки в большинстве своем в России мужики нормальные.

— Например, вы? — устало, иронично и почти без надежды поинтересовалась девушка.

— Например, я, — нимало не смущаясь, кивнул Коростелев, — иначе с какой стати я бы вас пытался спасти…

— А вы пытаетесь? — воспрянула духом Ковалевская.

— А кто, по-вашему, в консульство позвонил?

Соня ошарашенно моргнула. Она требовала поставить консула в известность об этом задержании шесть или восемь часов назад.

— А они что, до сих пор никому ничего не сказали?! — ужаснулась она.

— Это ж менты, — презрительно отмахнулся Иван Иванович, — для них живой человек — тьфу, мусор под ногами.

— Стоп! — подняла руку прямо перед собой Соня. — А кто же тогда вы?!

Соломин напрягся. Эта девочка на удивление быстро сообразила, что надо спрашивать.

— А мы — госбезопасность, Софья Павловна.

Ковалевская раскрыла рот.

— Лубянка?!!

Коростелев доброжелательно улыбнулся.

— Ну, только если сказать образно… мы, конечно же, нечто большее, чем эта площадь в центре Москвы.

— Что вам от меня надо?! — выдохнула Соня.

Коростелев пожал плечами.

— Правды, Софья Павловна. Больше ничего. Кто вы, откуда вы, с какой целью прибыли в Москву, а главное — почему пытаетесь иметь отношение к государственным секретам Российской Федерации.

Ковалевская побледнела.

— Что вы имеете в виду?

Коростелев сосредоточился, и его лицо, только что бывшее воплощением доброты и мягкости, стало сухим и жестким, словно галета.

— Я имею в виду Институт киберфизики, Софья Павловна. Вы ведь уже проходили на территорию этого закрытого государственного учреждения? И провел вас через посты небезызвестный и давно уже находящийся под нашим наблюдением Алек Савельевич Кантарович.

Контакт

Ти Джей готовился к этой поездке в Москву основательно. Собственно, большая часть работы была проделана давно, еще профессором Кудрофф.

— Сэр, все идет по плану и даже лучше, — счастливо улыбался не так давно прибывший из Москвы и снова готовящийся вылететь туда профессор.

Он вообще всей физиономией источал нетерпеливо радостную эйфорию. Именно такого состояния более всего опасался осторожный Ти Джей. Дилетанты, втянутые в серьезные государственные игры, редко оказывались выносливыми и терпеливыми. Сначала они пугались. Через семь, максимум четырнадцать дней впадали в раж и старались работать на полную отдачу. Здесь, как правило, появлялись первые результаты, но вовсе не их суетливой, хаотичной деятельности, а планомерной и невидимой со стороны подготовки спецслужбами ситуации. Ну, а дилетанты… окрыленные собственной значимостью от первых успехов, они через семь дней впадали в эйфорию и начинали мнить себя великими и незаменимыми.

Ясно, что подобное поведение приводило к провалам и сбоям. Редкий дилетант мог правильно контролировать свой «контакт», а ведь с «контактом» в то же самое время происходили собственные метаморфозы, но обратно пропорциональные. В какой-то момент «контакт» начинал психовать и пугаться собственных предположений. Именно здесь его нужно было по возможности предупредительно обработать и, в зависимости от психотипа, либо отвлечь важной научной дискуссией и новой задачей, либо банально купить, забив сомнения корыстными размышлениями. Сделать это могли далеко не все новички, и тогда ему приходилось включаться в игру самому.

Впрочем, для такого профессионала, как Ти Джей, разбираться со сложнейшими психологическими ситуациями было нормальной работой. Однажды в советской Германии он буквально достал из петли ученого-ядерщика и вывез его под задним сиденьем своего «Мерседеса» в Западный Берлин за час до того, как «Штази» ворвалась в его опустевшую квартиру. И позавчера, глядя на болтающего без остановки, возбужденного Дэвида Кудрофф, разведчик все острее предчувствовал неизбежное вмешательство и в этот проект.

— Договор подписан. Первые деньги Смирнов получил еще в Лондоне. Вы бы видели, как нетерпеливо он подписывал бумаги! Даже руки дрожали!

Кудрофф определенно был доволен собой.

— Да? А может, у него от страха руки дрожали? — поднял брови Томми.

— От страха? — опешил Кудрофф и замер.

Он, кажется, впервые задумался, что человек может элементарно бояться за свою шкуру.

— Не-е-ет, сэр, Смирнов не трус. Просто он жадный… или даже не так. Он бедный. Очень бедный.

Пожалуй, это было ближе всего к истине. Русские были очень бедны, настолько бедны, что это постоянно становилось проблемой. Да, они продавали стратегический военный секрет по цене подержанного авто, а оклад ректора Института киберфизики в точности равнялся пособию по безработице для самого черного, самого никчемного жителя Сохо. Но именно поэтому всегда был риск, что русский потеряет осторожность и за копеечную, в общем-то, выгоду рискнет всем, что имеет. Например, шкурой.