— А показания этого англичанина? — подал голос совсем молоденький капитан.
— Профессора Кудрофф? Ну и что они дают? Очной ставки же не проводили! И пока не можем. Меня уже давят мидовцы. У них, понимаете ли, свои политические соображения. Лезут не в свое дело!
— А чего мы молчим? Пыль глотать будем? — здоровенный майор, лучший топтун из его бригады, положил на стол гигантские кулачищи.
— Будем, Сережа, будем. Пока нам никто не хочет помогать. Все вцепились в свои насиженные кресла и прикрывают собственные задницы.
Соломин зло пнул корзину для бумаг, и она, жалобно звякнув, отскочила под стол.
— Юрий Максимыч, может, внутрикамерную попробовать?
— Ой, ну надо же! Ты прям открыл мне глаза! — скорчил дурацкую рожу полковник. — А я, по-твоему, чем занимаюсь? Этот хрен норвежский у меня обложен, как медведь в берлоге. Без пригляда даже поссать не может. Но толку?! Если он тот, кого мы в нем подозреваем, то есть «профи», он ни на что не поведется.
Соломин хотел пнуть корзину еще раз, но она благоразумно закатилась подальше под стол. Он поставил ботинок на перекладину стула. Облокотился локтем на колено и подпер рукой подбородок:
— Братцы, нужна идея! Срочно! Иначе нас будут завтра иметь по полной Камасутре.
— Товарищ полковник, можно ведь взять еще до десяти суток, — подал голос молодой следователь, недавно распределенный со следственного факультета академии.
Соломин, соглашаясь, кивнул.
— Можно. Это ты верно заметил, но дальше-то что? Предъявим обвинение за нанесение тяжких телесных? Или за незаконное ношение военной формы? Или хулиганку? Кис-ля-ти-на!
Следователи и оперативники зашептались. Они бы рады были помочь, но как?!
— Юрий Максимович, а что у нас с защитником? — спросил бывалый опер, переведенный за какие-то пролеты из самого секретного управления «X», и тут же запустил бумажный самолетик.
Сделанный из бланка «протокола допроса свидетеля» бумажный лайнер оказался весьма жизнеспособным и, быстро сделав круг на головами оперов, тут же зашел на второй. Вся бригада завороженно следила за летающим куском бумаги, а Соломин выпрямился:
— Вопрос правильный, но пока все схвачено. Если подозреваемый болтнет чего лишнего, я узнаю об этом первым. Но вот отведенные нам законом сорок восемь часов завершатся быстро, очень быстро… и если он просто упрется…
Соломин обвел подчиненных глазами.
— Вы понимаете, чем тогда дело кончится?
Члены следственной бригады загудели.
— Ясен перец…
— Тут к бабке не ходи…
— Нельзя нам в сроки не уложиться.
— Лишь бы мидовцы снова не подгадили, — мрачно произнес кто-то, — а то все сделаем, а нас — раз! — и в стойло.
Только что возбужденно галдевшие опера умолкли; все понимали реальность угрозы. Собравшийся закругляться Соломин недовольно крякнул: отпускать ребят с таким настроением было нельзя.
— А вот здесь и надо, чтобы каждый на своем рабочем месте хорошо сработал. Что у нас с обработкой «ботаников» из института? Поют?
— Еще как поют! — удовлетворенно мурлыкнул опер, ведущий допросы ученых. — Они даже на своих мам и бабушек уже настучали. Все строго по науке: генетическая трусость…
— Отлично, — сделал энергичный жест Соломин, — значит, групповое у нас по-любому уже будет. А что у нас с заключением? Черкасов из запоя вышел?
— Не, Черкасов в больнице, — поднялся опер, ведущий научные заключения о секретности, — но и здесь порядок. Нашел я пару недовольных, из тех, что прямо под Рунге сидят. Они ему такое заключение выдадут! Все пятнадцать лет лагеря икаться будет!
Опера рассмеялись.
«Ну вот, это другое дело», — мысленно зааплодировал Соломин и вскинул руку.
— Значит, все! По местам, парни! Работаем согласно плану. Завтра в восемь совещание у меня в кабинете. Петя и Саша, выносите постановление о задержании этого перца в качестве подозреваемого на десять суток. Я попробую пробить в прокуратуре. Или мы его закатаем, или он…
— Не хотелось бы… — протянули сразу несколько человек.
Полковник Соломин поправил галстук и с кавказским акцентом, подражая известному персонажу из «Кавказской пленницы», сложил губы трубочкой:
— Э-э! Сам нэ хачу!
Артем посадил Соню на первый же самолет, а затем долго и бесцельно бродил по улицам Москвы — впервые, пожалуй, за много лет. Да, он понимал, что подобные отношения меж людьми, скорее всего, обречены — изначально. Ему было бы так же сложно привыкнуть к миру, в котором выросла она, как и наоборот. И все-таки, даже когда он объяснил себе это со всех возможных позиций, покой в душе не наступал.
Говоря юридически, в разрушении его персонального, пусть и ложного, счастья принимала участие третья сторона, и у этой третьей стороны наличествовали злой умысел и железная уверенность в своем праве стереть в порошок все, что мешает ее планам. И Соня каким-то образом этим планам помешала.
«Неужели все-таки Юра?»
Даже если бы Артем и не учился в Высшей школе КГБ, такое подозрение должно было появиться. Уже потому, что далеко не многие знали о том, что некий Проторов может быть в претензии к гражданке США Софье Ковалевской.
«Да никто, кроме нас, и не знал!»
Но кто-то этот механизм умело запустил, и этот кто-то был достаточно влиятелен, чтобы надавить на Проторова через налоговиков, и весьма заинтересован в изменении ситуации вокруг Института кибернетической физики.
«Ох, Юра, Юра…»
Тот, прежний, Юрий Соломин прямо сказал бы Артему Павлову все, что ему нужно. Но вот этот, этот на поверку оказался иным.
«А жаль…»
К восьми вечера полковник Соломин знал, в общем, все. Он видел, что «норвежец» Торн Джоханссон — шпион, и он ясно понимал: максимум, что можно вменить ему на суде, — телесные повреждения средней тяжести. «Ботаники» не в счет — все ведь вокруг понимают, что гражданину РФ перед следственной машиной так и так не устоять — не позволят. Для него, как руководителя следственной бригады, сколоченной специально под создание громкого шпионского скандала, это был провал — полный.
«Позвонить?»
Этот звонок мог повернуться по-всякому, но в условиях, когда под вопросом даже твои звездочки, надо было попытаться сохранить хотя бы имя.
— Полковник Соломин, — представился он поднявшему телефонную трубку адъютанту, — я бы хотел переговорить с Глебом Арсентьевичем.
И адъютант — впервые — не стал задавать лишних вопросов, а просто соединил.
— Да, слушаю тебя, Юра, — впервые, наверное, без поддевок, серьезным, усталым голосом отозвался Белугин.