— Ну, как хотите, Елена Владимировна, — Дима недоуменно посмотрел на меня, видимо, не очень поверив в мою любовь прогуливаться по душному раскаленному городу.
Я стала укладывать в портфель дела, которые собиралась просмотреть дома.
В дверь коротко постучали.
— Войдите, — сказала я, удивленная этим стуком — посетителей я не ждала, а свои заходили без приглашения.
Вошел Троицкий, как будто немного смущенный, но я почувствовала — это смущение тонко сыграно для меня, на самом деле он уверен в себе, расслаблен и знает, что делает.
— Вечер добрый, Андрей Иванович, — поздоровалась я.
Значит, в коридоре мне ничего не почудилось, я действительно видела его.
Жара никак не сказалась на представителе банка, он выглядел свежим, подтянутым, бодрым, стремительным, словно плюс тридцать семь, которые измучили всю Москву, не имели к нему ни малейшего отношения.
— Я взял на себя смелость зайти…
— По делу?
— Дело у меня по другому должнику. А к вам… — он покосился на Диму.
Тот, отступив назад, за спину Троицкого, подмигнул мне. Я не поняла, что это значит, и на всякий случай улыбнулась Андрею Ивановичу.
— Присаживайтесь.
— А к вам я просто так зашел.
Троицкий сел, закинув ногу на ногу, и пристроил свой кожаный кейс возле стула.
Дима, дурашливо подняв руки — в смысле, понял, сдаюсь, не мешаю, — вышел из кабинета и закрыл дверь.
Я вдруг смутилась — знала, что после рабочего дня выгляжу уставшей и замотанной… Впрочем, какая мне разница, как я выгляжу, если Троицкий зашел «просто так». Кофе ему предложить, что ли?
Что нужно делать, когда к тебе «просто так» заходит холеный и красивый представитель юридической службы крупного банка?
Словно почувствовав мое смущение и прочитав мои мысли, он пояснил:
— Жара такая, что хочется делать глупости.
— Например?
— Например, пригласить вас на ужин.
— Действительно глупость. Ужин с судьей, которая ведет ваше дело, называется взяткой.
Он тяжело вздохнул и как-то очень весело и бесшабашно почесал затылок.
— Я готов понести наказание, лишь бы с вами поужинать.
— Я не готова.
— Извините, об этом я не подумал…
— Для юриста это, по крайней мере, легкомысленно.
Андрей Иванович вскочил и пружинисто прошелся по комнате. Я поймала себя на мысли, что мне приятно смотреть, как он красуется передо мной.
— Ну, хорошо, а чашка хорошего кофе тоже будет считаться взяткой?
— В такую жару это будет скорее покушение на убийство.
— Опять не подумал. А мороженое?
Троицкий остановился и весело взглянул на меня с видом победителя в этой маленькой пикировке.
— Так как? — уточнил он.
— Жара такая, что хочется делать глупости.
— Вот это правильно. А то потом не будет поводов отступить от своих принципов.
— Можно Лена, но только на сегодняшний вечер.
— Можно Андрей. Навсегда.
«Андрей навсегда». Я рассмеялась, достала из сумки зеркальце и осталась вполне довольна своим отражением.
Зачем я сдалась?
Наверное, оттого, что Говоров и не думал обрывать мой телефон. Или потому, что он не догадался накормить меня мороженым в расплавленном городе.
В роскошном «БМВ» я почувствовала, что взятка все-таки состоялась — так прохладно, так мягко и комфортно было в салоне.
— Как вы относитесь к музыке? — Андрей нажал какую-то кнопку на руле, и экран в центре панели засветился веселыми огоньками.
— Плохо.
— Я тоже. Поэтому слушаю Шнитке.
Изысканный хаос звуков заполнил салон. Захотелось сжать виски и усилием воли вырваться из дежавю…
Все это уже было.
Шикарная машина, красивый профиль, аромат дорогого парфюма и Шнитке, терзающий душу таинственными и бессмысленными аккордами. Все оказалось в такой степени точной калькой фрагментов моего неудачного романа с Кириллом, что я еле сдержалась, чтобы не выскочить из «БМВ».
Я знаю, как красивый профиль становится равнодушным, холодным и злым.
Я знаю, что к мужскому парфюму со временем примешиваются женские ароматы, с головой выдавая хозяина в том, что я ему надоела.
Я знаю, как Шнитке из изысканного и утонченного превращается в тошнотворный набор раздражающих звуков.
Я давно запретила себе рефлексировать по поводу некрасивого краха своего романа с Кириллом, но абсолютное совпадение обстоятельств испортило настроение и заставило меня напряженно и с недоверием относиться к Троицкому.
Уличное кафе, куда мы приехали, оказалось переполненным, но Андрей куда-то сходил, с кем-то договорился, и двое парней в униформе принесли под тент дополнительный столик.
Это опять походило на взятку, но мне вдруг стало наплевать.
Троицкий был галантен знакомой галантностью Кирилла и говорил похожие комплименты. Как будто такого рода людей штампуют в одном инкубаторе…
А с другой стороны, если подключить здравый смысл — это все мои комплексы, и Андрей Иванович в них не виноват. Троицкий меня не любил, не предавал, не унижал равнодушием после того, как я с риском потерять работу уладила его криминальные делишки, как было с Кириллом.
Андрей Иванович просто пригласил меня в кафе. Я могла и не согласиться, шансов у Троицкого было один из ста. Он огорошил меня своей решительностью, веселой перепалкой и забавной находчивостью. Поэтому я здесь. И это меня ни к чему не обязывает.
Принесли мороженое в креманках — большие вулканы крем-брюле, посыпанного миндальной стружкой, — и два бокала безалкогольного мохито.
Только, как я ни убеждала себя в непричастности Троицкого к своей личной трагедии, мороженое показалось безвкусным, а мохито неприятно горчил. Лучше бы я окрошку сейчас готовила. Пусть к полуночи бы закончила и наелась на ночь, зато не вспоминала бы Кирилла.
— Знаете, о чем я жалею? — спросил Троицкий.
— Знаю. О том, что я веду ваше дело и любой флирт неуместен.
— Точно, — его ни капельки не смутила прямота моего ответа. — Значит, вы тоже об этом жалеете.
— Думаете, вы так уж неотразимы?
— А еще умен и порядочен.
— Знаю, проходила.
— Но не со мной.
— Радуйтесь. Мой опыт оказался печальным.
Он внимательно посмотрел на меня и не стал острить на эту скользкую тему. Я даже почувствовала благодарность, но тут же осадила себя — с благодарностью нужно быть особенно осторожной. Это чувство может привести к непредсказуемым осложнениям как в личной жизни, так и в работе.