Влад обернулся на звук. Рядом с креслом, в котором он провёл ночь, сидела высокая высохшая монашка лет восьмидесяти. Монашка, пожав плечами, указала на щедро сдобренный кетчупом хот-дог, который она сжимала в руке, и смущённо улыбнулась.
Драчинский осторожно поднёс руку к лицу и понюхал её. Рука пахла томатным соусом. Так это была не кровь!
— Ничего! Всё в порядке! — сказал по-французски Влад.
Монашка ещё раз улыбнулась.
Дразнящий запах горячего хот-дога почти загипнотизировал голодного Влада. Драчинский, не мигая, уставился на надкушенную булочку с сосиской.
Видимо, монашке приходилось и раньше видеть подобные взгляды, потому что она, улыбнувшись, достала из большой пластиковой сумки ещё один завёрнутый в салфетку хот-дог и протянула его Владу.
— Господь не оставит голодного в беде, — сказала монашка.
— Очень на это надеюсь, — пробормотал хич-хайкер, и, поблагодарив щедрую старушку, направился к выходу.
Чуть-чуть не дойдя до двери, он остановился. Драчинский решил сначала доесть хот-дог, чтобы не думать о пище в тот торжественный момент, когда он впервые в жизни увидит Париж при дневном свете. Это был миг, которого он ждал много лет. Влад на мгновение прикрыл глаза, проигрывая в своём воображении образ "столицы Европы, моды и секса", единственного месте в мире, помимо Коктебеля, где, по мнению Волошина, можно было жить. Он представлял Париж огромным прекрасным городом с широкими проспектами и красивыми домами. Этот город был чист, зелен и светел, а по его улицам шагали счастливые беззаботные люди.
Драчинский распахнул дверь и вышел на улицу. Он расправил плечи и полной грудью вдохнул парижский воздух. Сделав несколько шагов, Влад упал, поскользнувшись на кучке свежих собачьих экскрементов.
* * *
Пьер Большеухов и родственники графини собрались в просторном кабинете Жюля Вернеля, нотариуса семьи Мотерси-де-Белей.
Пьер нервно постукивал пальцами по подлокотнику кресла. Хотя он был уверен, что за отсутствием близких родственников всё состояние графини достанется ему, он нервничал. С этой проклятой истеричной нимфоманкой ни в чём нельзя было быть уверенным.
Вернель медленно и торжественно достал из ящика стола большой коричневый конверт и распечатал его. Пьер и родственники графини затаили дыхание.
— Я, графиня Жозефина Мотерси-де-Белей, находясь в здравом рассудке и твёрдой памяти, — прочитал нотариус, — завещаю всё своё движимое и недвижимое имущество, в том числе акции и банковские вклады…
Жюль сделал многозначительную паузу и обвёл взглядом собравшихся. Хотя лицо нотариуса было строгим и серьёзным, Большеухову почему-то показалось, что в его глазах таилась усмешка.
— … Лионскому обществу защиты прав сексуальных меньшинств, — закончил предложение нотариус.
Пьер глухо вскрикнул и потерял сознание.
* * *
Харитон Ерофеев отрабатывал стиль "батерфляй". Его мощный тренированный торс взмывал над поверхностью воды, как тело играющего в волнах серебристого дельфина. Харитон чувствовал себя молодым и сильным. Впервые за долгие месяцы жизни во Франции ностальгия оставила его. Наконец-то он встретил родственную душу, земляка, к тому же богатого и вхожего в высшее общество Лазурного берега. Теперь никто не посмеет насмехаться над русским миллионером, к тому же другом графа Мотерси-де-Белей.
"Мы им ещё покажем!" — подумал Ерофеев.
Что именно и кому он собирается что-то показать, Харитон пока не придумал, но это не имело значения. Главное, что подобная мысль вдохновляла и возбуждала его. Живя в России, Харитон ненавидел эту страну тупоголовой и жестокой "братвы", алкоголиков-пролетариев, крестьян, не желающих работать на земле, коррумпированных до последнего предела чиновников и способных только на бессмысленную болтовню интеллигентов.
Лишь поселившись в Болье, Ерофеев понял, что такое патриотизм. Сам не понимая почему, он чувствовал, что готов целовать родную промёрзлую землю и пускать слезу умиления при виде набивших оскомину грязноватых русских берёзок. Читая о том, что Солнцевская мафия захватила рынки сбыта наркотиков в Коста-Рике и что из кварталов в Нью-Йорке, в которых поселяются русские, уходят даже негры, Харитон неизменно чувствовал необъяснимый для него самого прилив гордости за взрастившую его страну.
Конечно в глубине души он понимал, что предпочёл бы, чтобы Россия была великой державой, родиной знаменитых учёных и деятелей искусства, страной, экспортирующий свою продукцию во все уголки земного шара и диктующей свои условия странам всего мира, но, увы! — это оставалось несбыточной мечтой.
"Пусть наша экономика в дерьме, но зато хоть мафия на высоте", думал Ерофеев. "Хоть этим мы можем гордиться. Даже итальянская Коза Ностра щенки по сравнению с нашими беспредельными "братками", не говоря уж об этих распевающих рэп гарлемских неграх или обезьяноподобных выходцах с Ямайки. Хоть в чём-то, но всё же мы лучшие.
Ерофеев выбрался из бассейна и, накинув халат прямо на мокрое тело, велел слуге принести холодного пива и лёг в шезлонг.
Взяв со столика журнал "Les Nouvelle Chaude" — "Горячие новости", посвящённый жизни знаменитостей и великосветского общества, Харитон стал лениво просматривать его страницы. Всё было как обычно. Кто-то из великих ходил за покупками, кто-то с кем-то целовался на улице, кто-то на девятом месяце беременности позировал в бикини от недавно застреленного любовником-гомосексуалистом Версаче.
Ерофеев листал страницы почти машинально, особо не задумываясь над тем, что он видит. Его мысли были заняты патриотическими размышлениями о том, как доказать всему миру, что русские тоже не лыком шиты и что, несмотря на временные трудности, они продолжают оставаться великой нацией.
Неожиданно его взор задержался на набранном броскими красными буквами заголовке: "ПРИНЦЕССА СТЕФАНИЯ ДЕ МОНАКО ПОГРУЖЕНА В ГЛУБОКУЮ ПЕЧАЛЬ В СВЯЗИ С РАЗРЫВОМ С ЕЁ ПОСЛЕДНИМ ВОЗЛЮБЛЕННЫМ-ПЛЕБЕЕМ".
Харитон с неожиданным интересом уставился на многочисленные фотографии Стефании, весьма привлекательной в свои 34 года. Лицо Стефании действительно было хмурым и печальным. Принцесса была в оранжево-жёлтом бикини, а её тело украшали затейливые татуировки.
"Надо же, как разукрасилась, ну прямо как в зоне", подумал Ерофеев. "А ещё принцесса. И куда только её отец смотрит?".
Где-то в глубине его сознания забрезжила ещё чётко не оформившаяся мысль. Эта мысль будоражила и волновала. Харитон с неожиданным интересом принялся читать статью.
"Спустя шесть месяцев после начала её отношений с Пьером Пинелли, принцесса снова осталась одна. Сейчас, когда она, наконец, помирилась со своей сестрой Каролиной и была счастлива, жизнь снова нанесла ей тяжёлый удар", гласил подзаголовок.
Ерофеев стал читать дальше.
"Принцесса грустит. Ей не везёт в любви. Стефания снова испытала любовное разочарование. После того, как её видели преисполненной надежд с ей последним женихом Пьером Пинелли, она порвала с ним. Казалось, что их отношения были очень серьёзными. Стефания представила Пьера своему отцу, принцу Ренье. Официант из Аурона великолепно ладил с детьми принцессы, и даже перебрался жить в её дом.