Я не знал про операцию «Красная борода». Тогда, в конце октября семьдесят второго года мы арендовали коттеджик в тихом кемпинге неподалеку от пляжа Монро Каунти сказочно красивого острова Ки Вест, что мокнет в волнах Мексиканского залива, и сутками напропалую занимались исключительно важными вещами: с Толькой мы ловили рыбу, охотились на диких мамонтов и сражались со злобными красными кхмерами; с Эвкой мы (пока Толя ловил, охотился и сражался) занимались любовью, устраивали заплывы по территориальным водам, ловили неуклюжих шершавых крабов и снова занимались любовью…
И так минуло два из положенных четырех месяца.
…А потом, в последний день декабря, заверещал мой бипер. И через бипер, секретной морзянкой, мне, то есть нам передали приказ: немедленно, в течение двадцати двух часов прибыть – куда бы вы думали? – в Гавану! Мне и Эвке.
Много позже мне стало известно, что случилось: Эрнандес [26] совершенно случайно узнал, что кубинские динамитеросы планируют очередное покушение на Фиделя (то ли тридцать третье, то ли тридцать седьмое по счету), и поспешил доложить нашенскому ГРУ. Покушение было назначено на первое января, в годовщину Революции. Где именно – неизвестно. Кто именно станет начиненным взрывчаткой «камикадзе» – тоже неизвестно. И, что самое дурацкое, я, то есть мы с Эвкой, оказались единственными «ничейниками» в радиусе ста миль от Фиделя.
Приказ есть приказ. За полчаса собрав манатки, мы рванули. Я, Эвка… и Толя, пацаненок шести лет.
До начала праздника Дня Кубинской Революции оставались считанные часы; выехать из Штатов и добраться до Гаваны легальными путями мы никак не успевали. Пришлось пойти на некоторые хитрости. С вертолетной площадки к югу от Атлантик-стрит я поднял «легковушку» LX-300, знаете, прогулочный такой двухместный вертолетик с несерьезным пластиковым пузырем вместо кабины, без дверей. Посадил на пассажирское кресло Эвку, сам забрался на место пилота, Тольку сунул между нами. И рванул в сторону Гаваны.
Лететь было – через территориальные воды и границу – часа два, не больше, несмотря на то что дул сильный боковой, а в море-окияне назревал нехилый шторм. И мы бы успели, бляха-муха.
Если б не моя отсутствующая рука… И если б не «Торнадо F3», поднятые по тревоге долбанного радара, который засек нас и в «мертвой зоне».
Две голубоватые молнии мелькнули мимо «пузыря», оставляя за собой белый пушистый хвост инверсионного следа. «Вертушку» нашу качнуло, и секунду спустя в наушниках послышалось на казенно-обманно-вежливом аглицком: «Вы находитесь в воздушном пространстве Соединенных Штатов Америки… Сообщите свои код доступа, позывные и индекс коридора… Если вы не имеете доступа, то просим вас немедленно изменить курс. Если требования не будут выполнены, мы будем вынуждены принять меры. Thank you».
Какие коды, какие позывные и индекс? Мы летели Фиделя долбаного спасать!
Я хранил полное радиомолчание, сжав зубы и молясь лишь об одном: дотянуть до границы Кубы, а там разберемся…
Дотянуть нам не дали. Разобрались раньше. На втором круге и без второго предупреждения «Торнадо» открыли огонь. По нам.
От первых ракет я ушел – не впервой. Но началась такая болтанка, что «вертушка» едва не потеряла управление.
Бляха-муха, я бы отстрелялся от этих «Торнадо» из своего ТТ; пилотов, может, не поубивал – все ж таки скорость у них поприличнее нашей, да и «фонари» пулеустойчивые, но спесь с них посбивал бы.
Если б не рука моя. А точнее, отсутствие оной. Очень, знаете ли, непросто это – одной рукой одновременно и вертолетом управлять, и стрелять из пистолета. Эвка, конечно, стреляла не многим хуже моего, но – она держала Тольку, чтоб из кабины не вывалился, пока нас швыряло из стороны в сторону.
И на третьем заходе «Торнадо» нас достали. Я заложил такой вираж, который никаким уточкиным с чкаловыми не снились, а Игорь Иванович Сикорский, увидев, что я вытворяю с его детищем, ни в жисть не поверил бы. Подумал бы, что бредит…
В общем, вираж-то я заложил, кабину из-под удара убрал, но и только: америкосовская ракета влепилась аккурат в наш решетчатый хвост.
Потеряв хвостовой винт, «вертушка» закрутилась, что твое чертово колесо, и камнем ухнула в шторм. Из кабины меня выбросило, как пробку из бутылки «Миржанэ». Глотнуть воздуха не успел: вхолостую работающий винт вспорол соленую воду в сантиметре от моей головы, и пришлось быстренько уходить на метр в глубь моря-окияна.
Наконец, вынырнул. И тут же был с головой накрыт пенистой зеленовато-серой волной. Пока выплывал, пока отплевывался и отфыркивался среди ревущей стихии, успел заметить: вертолетик мой развалился на куски и верной дорогой идет на дно. Но не его кончина меня беспокоила – я искал Эвку и Толю, жену и сына. И за секунду до того, как следующий вал захлопнул надо мной свою пасть, увидел голову Эвки метрах в десяти от меня – жена моя цеплялась за вогнутый обломок плексигласа, оставшийся от «пузыря» кабины. Я нырнул, рванулся к ней; всплыл рядом, ухватился за тот же кусок. Эвка была одна. Без Толи.
Шторм ревел, неистовствовал, брызгал слюной вокруг нас. Атлантика, любимая Атлантика, которую я избороздил вдоль и поперек, неожиданно показала свое истинное, стогневное лицо: она хотела нас погубить, стиснуть в своих соленых ладонях, утянуть в бездну, убаюкать на темной постели из колышащихся водорослей…
– Толька?.. – выдохнул я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь среди брызг и колеблющихся утесов воды.
– Не знаю… – сказала моя жена сквозь рев свирепого, винопенного океана. Лоб её пересекала глубокая, сочащаяся густой кровью царапина. – Я… я потеряла его… – Лицо её было мокрым – то ли от слез, то ли от морской воды. – Я ПОТЕРЯЛА ЕГО!!! – Ее пальцы, вцепившиеся в край плексигласового обломка, побелели от напряжения, длиннющие волосы, которые она мне изредка, когда пребывала в игривом настроении, позволяла расчесывать, спутались, слиплись от пены, облепили лицо.
Я сжал зубы.
– Не дрейфь, любимая. Прорвемся. Как всегда.
– Как всегда… – эхом ответила она, немного успокоившись, и попыталась улыбнуться, все равно прекрасная, как Венера.
А высоко над нами реяли, скользили наперерез ветру альбатросы, орали благим матом, перекрикивали грохот бури, душу мне выворачивали наизнанку.
В принципе, это был ещё не полный капут: утлая плексигласовая посудина могла выдержать, если б мы забрались в нее… Переждали бы непогоду, дотянули до берега… Могла бы выдержать. Однако, как я понял, чуть наклонив её, только одного человека.