– Георгич, если что, ложись на пол, мы прикроем.
Тот махнул рукой.
В трубке послышался характерный гудок автоматического определителя номера, затем что-то щелкнуло, и приятный женский голос прожурчал:
– Добрый день. С вами говорит автоответчик. Эдуарда Сергеевича нет дома. Если вы хотите что-нибудь передать, говорите сразу после сигнала.
– Передайте Эдуарду Сергеевичу, – ответил Соловец, – что его ждут завтра в 11 часов утра в 85-м отделении милиции в кабинете 12. Неявка будет расценена как грубое неуважение к органам внутренних дел с соответственной реакцией последних. До свидания.
Соловец повесил трубку.
– Автоответчик с АОНом. Ха, навороченный, значит. Боюсь, опять придется спесь сбивать. Андрей Васильевич, мне почему-то кажется, что он приедет к нам в пьяном виде, оскорбляющем человеческое достоинство, и мы просто вынуждены будем принять какие-то меры.
– Подождем до завтра. Я вообще не уверен, что он приедет.
– Что-то Эдуард Сергеевич не спешит. Уже десять минут двенадцатого.
– Он просто невоспитанный человек. Автоответчик завел, а совести ни на грош.
Кивинов плюхнулся на диван и вздохнул.
– Подождем еще.
Ожидание оказалось ненапрасным. В половину двенадцатого в двери Соловца постучались, и в кабинет вошли двое мужчин.
– Меня вызывали. Кравцов, – произнес один из них, лет тридцати, в модном драповом пальто и широком шарфе.
– Эдуард Сергеевич?
– Да.
– Присаживайтесь. А это, извиняюсь, с вами кто? – Соловец указал на второго товарища, более солидного возраста и одетого менее броско.
– Это мой личный адвокат.
– Интересно, – усмехнулся Георгич. – Звучит приятно. Мой личный адвокат. Прямо как на Западе. Надо же. Посмотрите – вот мой новый «Мерседес», вот мой новый адвокат, вот мой новый холодильник. Товарищ адвокат, вам не обидно быть холодильником, о, господи, виноват, чьим-нибудь личным? Мне бы было обидно. Но вопрос-то не в том, что вы чей-то, а в том, что вы тут собираетесь делать? Но это вопрос уже не к вам, а Эдуарду Сергеевичу, потому что человек, приходящий в милицию со своим адвокатом, заранее настраивается на защиту, то есть предполагает, что будет в чем-то обвинен. А? Ведь вы даже не знаете, зачем вас пригласили.
– Ну, – смутился Кравцов, – на всякий случай, я ведь действительно не знаю, почему меня вызвали.
– А раз не знаете, нечего тогда и огород городить с адвокатами, прокурорами и прочими. А потом, – обратился Соловец к адвокату, – я вас, как юрист юриста, хочу спросить: вы уголовно-процессуальный кодекс читали?
Соловец сел на своего любимого конька, потому что был единственным человеком в отделении, имеющим высшее юридическое образование.
– И я надеюсь, – продолжил он, – что вам не надо напоминать, когда вы имеете право вступать в процесс? С момента задержания вашего подзащитного. А он у нас еще не задержан, так что ваше время, увы, не пришло. Но ради уважения к вашей профессии я разрешаю вам остаться.
– Так, а собственно, в чем дело? – опять спросил Кравцов.
– Вам фамилия Шабанов о чем-нибудь говорит?
– Шабанов? – переспросил Эдуард Сергеевич, наморщив лоб. – Честно говоря, не припомню. Может, в лицо знаю, но фамилии не помню.
– Неужели? Его Володей звать, из Москвы.
– А, да, да, тогда другое дело. У меня есть такой знакомый. Правда, не близкий.
– Отлично. Что вы знакомы – это уже большой плюс. Надеюсь, вы нам расскажете как можно подробнее о ваших взаимоотношениях?
– Но я же говорю, это не близкий знакомый. Дело в том, что я сам из Москвы, там родина, у меня там родственники. А в Питере я всего три года, после свадьбы. Здесь у жены живу.
– Вы прописаны здесь?
– Да. Так вот, Володю Шабанова я по Москве знаю. Мы в одном районе жили, но дружбы не было, так – привет-привет. Просто он из другой компании. Я его уже лет пять-шесть не видел. Но он сейчас, возможно, в Питере.
– А с чего вы это взяли?
– Он звонил мне где-то с месяц назад или около того. Сказал, что сейчас в Петербурге.
– Я не понял, зачем он вам звонил?
– Минутку. Я же не договорил. Он позвонил, сказал, что сидел, освободился, решил поискать работу здесь, мол, там, в Москве, стыдно всем в глаза смотреть, а здесь, мол, его никто не знает. Хочет начать честную жизнь, ну, и попросил меня помочь ему пристроиться куда-нибудь на первых порах.
– А вы?
– А что я, отдел кадров? Я, конечно, понимаю, что земляк, что жизнь хочет новую начать, но я тоже не Господь Бог.
– А, пардон, вы чем занимаетесь? – поинтересовался молчавший до сих пор Кивинов.
– Директор СП. Оптовые закупки компьютеров, посредничество. Один магазин имеется, правда, небольшой.
– Хорошее дело. А торгуем чем? Надеюсь, не оружием?
– Продукты, вещи кое-какие. В общем, всем помаленьку.
– Ну и что, вы не могли куда-нибудь пристроить своего знакомого?
– Но вы поймите, будь он спец крутой в чем-нибудь, а то с зоны, ни кола, ни двора. Где гарантия, что он работать будет, а не дурака валять? А вдруг обнесет? Зачем мне это надо? Деньги на ветер бросать? Вы ведь знаете, чем наш человек отличается от западного. Западный чем гордится – какое он дело открыл, какую работу сделал, какую выгоду по-лучил. А наш – как он хорошо устроился, как ни фига не делает, а бабки на халяву получает. Я ему и сказал, что, извини, не могу.
– А он?
– А что он? Ну, ладно, говорит. Вот и все.
– Он один раз звонил?
– Да.
– Не сказал, случайно, где остановился?
– Не говорил. Я, сами понимаете, тоже не интересовался.
– Ну хоть что-нибудь он о себе рассказывал?
– Ну, я же сказал – что освободился, вернулся. Всякие общие фразы – как живешь, кого видишь, вот и все.
Соловец достал новую пачку «Беломора», распечатал и прикурил папиросу. Кивинов вытянул ноги и закрутил большими пальцами.
– А как он вас нашел? Откуда узнал ваш телефон?
– Я не знаю, может, у матери спросил, может, через справочное. Это ж не проблема. А все-таки, что произошло?
– Он умер, утонул. Вернее, ему помогли утонуть. И мне почему-то кажется, вы знаете, кто помог. А, Эдуард Сергеевич?
– Что? Я знаю? Да вы что, смеетесь? Может, он где по пьяни подрался, его и пырнули. Я-то тут при чем?
– Его не пырнули. А вы тут при чем только потому, что, кроме вас, у него в городе никого знакомых нет.
– Стоп, стоп, стоп, – произнес адвокат. – Если этот Шабанов знает Эдуарда Сергеевича, это вовсе не означает, что Эдуард Сергеевич причастен к его гибели.