Юрий Федорович насупился и тяжело выдохнул:
– Н-да… Хорошо. Дам. Но…
Он вылез из-за стола и подсел к Маше. Кислый пивной выхлоп, сопровождающий его персону, не смогла бы заглушить самая мощная жевательная резинка, даже с голубыми кристаллами «Про зет». Халат едва сходился на выпирающем животе, и казалось, что пуговицы вот-вот лопнут и разлетятся по углам. Юрий Федорович положил руку на спинку Машиного стула и, нагнувшись к ее уху, прошептал:
– Ты понимаешь, я человек одинокий, в чем-то даже несчастный. Ты вот во мне начальника видишь, не больше… А любой начальник прежде всего человек, он душу имеет. Ты спасибо скажешь и забудешь, а мне знаешь как обидно?
– Вам нужны деньги, Юрий Федорович? – Маша, кажется, уловила направление мыслей шефа.
– Деньги мне не нужны, – он буравил Машу своими маленькими глазками, – может, мы проведем вечерок-другой вместе? К примеру, у меня дома. Тебе понравится. Там и рекомендацию напишем. Самую лучшую.
Машу чуть не вытошнило. Она поднялась со стула. Юрий Федорович продолжал мило улыбаться, словно эдакий игривый гномик, подсматривающий за Белоснежкой, принимающей душ.
– Хозяин – барин, Машенька. Но ничего не бывает просто так. Разве я не прав? Ты хочешь учиться, я хочу… Не делай такие глазки. Все останется сугубо… Не хочешь в квартире, можно отдохнуть в сауне. У меня есть отличная сауна на примете. Люкс, пальчики оближешь.
Юрий Федорович прихватил толстыми волосатыми пальцами Машину ладонь.
– Спасибо, я не переношу жару, – Маша брезгливо отдернула руку. «Мир беспредела» выпал из сумки на пол. – И я не люблю ходить в гости к незнакомым людям!
Едва сдерживая себя от нахлынувшей ярости, она шагнула к дверям.
– И напрасно, – не вставая с места, сухо ответил главврач.
В коридоре Маша столкнулась с Ленкой.
– Ты чего сегодня здесь?
– За рекомендацией приезжала для института, – Маша чуть не рыдала.
– К жабе, что ли?
– Да.
– Дал?
– В гости зовет… Мерзавец похотливый.
– А-а-а, – без удивления в голосе усмехнулась Ленка, – он всех зовет, только повод дай. Озабоченный.
– Мне от этого не легче.
– Ты что, плачешь? Господи, нашла из-за чего убиваться. Прокатись, трахнись, делов-то. Как маленькая. Потерпишь пять минут. Резинку только купи, чтоб не залететь.
– Лен, ты серьезно?
– Странная ты какая-то, Машка. Нынче даром только помереть можно. И то еще… Тебе нужна бумажка или нет?
– Я что, проститутка, по-твоему?
– Почему? Ты не путай сардельку с пальцем. Не ты ж ему предложила? Так что не терзайся. Ну, есть еще вариант. Можно братву на него наслать. У тебя есть бандюги знакомые?
– Нет у меня никаких бандюгов, – она присела на подоконник.
– Зря. Бандюгов надо иметь знакомых, без них сейчас никуда. Время такое. Я могу с одним поговорить, если хочешь. Когда тебе рекомендация эта нужна?
– Не позже чем через полтора месяца. Но лучше раньше.
– Времени – вагон. Ну что, поговорить с пацаном? Он жабе конец оторвет и отсосать заставит, если жаба бумажку тебе не нарисует.
– Спасибо, Лен. Обойдусь.
– Зря… Жаба видит, что за тебя вступиться некому, вот и борзеет. Я его хорошо знаю. Хрена с два он тебе мандат выдаст, пока своего не получит. Так что либо давай, либо сопли глотай…
За потерянным журналом Маша возвращаться не стала.
* * *
Он открыл глаза.
Словно и не открывал. Черная пустота. Сплошная тьма без единого просвета. И кромешная, оглушающая тишина, какая бывает в запаянном цинковом гробу, опущенном в землю на трехметровую глубину. Или в каюте затонувшего корабля.
Еще была боль. Раскиданная по всему телу. Тупая и вязкая. Он не мог понять, где ее источник… Но боль – это хорошо. Значит, он жив.
…Первую собаку он ударил точно в голову, клинок лопаты вонзился в череп промеж коротких, подрезанных ушей. Собака устояла и, чуть присев, попятилась назад, издавая предсмертный, захлебывающийся вой. Кровь из раны брызнула с напором воды, прорвавшей старую батарею парового отопления. Он смахнул горячие брызги с лица и рванул лопату на себя, но, увы, она намертво засела в голове девяностокилограммового чудища, которое уже билось в предсмертной агонии. Древко, мокрое от крови, выскользнуло из рук, он остался безоружным перед вторым псом, еще более страшным и обезумевшим… Он и сам уже ничего не соображал, ярость помутила рассудок, превратив человека в бешеного зверя. Но, даже находясь в этом состоянии, он понимал, что без оружия ему ничего не светит. Надо вернуть лопату. Вернуть любой ценой… Он сорвал с себя старенький свитер и отшвырнул его в кусты. Это отвлекло пса на долю секунды. Прыжок… Он схватил лопату и, раскачав, вырвал из мохнатой головы уже сдохшего зверя. Второй пес оказался проворнее и хитрее. Не бросился к горлу жертвы, а, коротко разбежавшись, прыгнул и впился в ногу.
Слепящая боль пронзила бедро, человечья кровь смешалась с собачьей… Если у животного гепатит или бешенство, сливай воду, прививку здесь сделать негде… Он понял, что проиграл. Пес не разомкнет челюсти даже мертвым. Со стороны леса раздались выстрелы. В сотне метров от поля боя или немного дальше. Как обидно, что он не сумел… Не сумел… Господи, помоги умереть без мучений. Не-е-е-е-т!!!..
Резкий взмах, рубящий удар остро отточенного клинка. Удар всей его жизни, всего его духа… С криком несчастного, летящего в пропасть… Хрясъ!!!
Падая, он напоролся на острый пенек, торчащий из земли, но даже не почувствовал этого… На бедре, словно гигантский нарост на стволе березы, висела черная собачья голова. Туша зверя билась в конвульсиях, поливая траву пульсирующей, дымящейся кровью. Неожиданная удача придала сил. Он вскочил на ноги, хромая, бросился к реке, сжимая зубы при каждом очередном шаге. Пес, даже мертвый, служил своему хозяину, до конца выполняя долг – челюсти, словно тиски, сжимали плоть…
Бежать было недалеко. Прежде чем зайти в воду, он попробовал оторвать собачью голову. Бесполезно… Раздался еще один выстрел, пуля раскидала камушки в метре от ног. Он воткнул лопату за ремень и, присев, нырнул в набежавшую волну. Холодная вода чуть взбодрила его и притупила боль. До противоположного спасительного берега сотня метров, не больше, река в этом месте чуть сужалась. Он надеялся осилить расстояние минут за десять. Но, увы, не принял в расчет висящую на бедре собачью голову, большую потерю крови, страшную усталость и быстрое течение реки. Силы покидали его со скоростью таяния льда, помещенного в раскаленную духовку, а берег словно замер на фотографии. Он уже не чувствовал ног, едва поднимал тяжелые руки, хватал жадным ртом воздух, перемешанный с вонючей речной водой. Над ним чернело звездное небо, и ему вдруг показалось, что он приближается к звездам. От этого стало удивительно спокойно, даже легко, как бывает после неистовой ночи любви. Он закрыл глаза и прекратил сопротивление, отдавая свое израненное тело в объятия шумящей реки…