В общем-то никаких проблем от общения с Марь Санной у Плахова не возникало, если не считать, что порой появлялась она весьма не вовремя, как, к примеру, сегодня.
– Марь Санна, вы, как всегда, очаровательны, но я сейчас убегаю.
– Я подожду, Игорек. Во сколько ты вернешься?
– Да уже все. Наверное, не вернусь.
– А завтра?
– И завтра не вернусь. Совсем не вернусь. Уволили меня. За прогул.
Бабуля поправила свою модельную стрижку I и обидчиво спросила:
– А куда ж я теперь ходить буду?
– В ночной клуб, Марь Санна, сходи, в паб или в казино.
– Была я в казино на той неделе, скучно. Что за удовольствие фишки переставлять? В пэйнт-больчик бы…
Плахов открыл дверь, прошел в кабинет. Марь Санна остановилась на пороге.
– Ты правда уходишь, Игорек?
– Правда. Заявки висят. Пять минут передохну только.
– А мне и хватит, – обрадовалась старушка и, перешагнув через порог, уселась на стул.
Плахов пожал плечами.
– Что, Марь Санна, все не можешь понять, бил Клинтон Монику или не бил? Так вроде раскололся. Бил.
– Ой, – махнула рукой Марь Санна, – я б этой Левинской, лахудре крашеной, сказала бы при встрече. Сгоношила мужика, а потом еще безо всякого стыда слюни по экрану размазывает.
– Правильно. Все женщины такие.
– Пес-то с ней. Я по старому делу. Самовар мой нашелся.
– Да ну?
– Я сама сначала не поверила, когда мне соседка рассказала. Пошла специально, посмотрела. И точно! Стоит родимый, он самый!
– И где?
– В приемной у кандидата нашего! У Боголепова! Он из него народ чаем поит! Ты представляешь? Из моего самовара…
– Уже да. Представляю.
– А как мне его назад-то получить? Самовар-то?
Плахов улыбнулся:
– Прийти да забрать.
– Не отдадут же!
– Хорошо, Марь Санна, я буду в тех краях, сам изыму.
Старушка облегченно вздохнула.
– У меня еще одно к тебе дельце, Игорек. Вот слушай. Третьего дня надоело сидеть дома, решила до почты прогуляться, письмо жду от сестры. А у нас недавно ремонт сделали в подъезде. Богатей какой-то две квартиры прикупил и на ремонт подъезда раскошелился, чтобы гостей не стыдно приглашать было. Дом-то у нас хороший, крепкий, а парадная загажена шпаной да забулдыгами. Вот он и постарался, очень пристойно сделал. Потолки побелили, дыры заштукатурили, свет провели. Приятно зайти.
– В туалет.
– И не говори, Игорек! Уже приспособились! Хоть охрану сажай, а как справляли нужду, так и будут. Но я не о том. Вот, значит, выхожу до почты и вижу, что на площадке электрики возятся. Два парня молодых. Я на первом живу, а они между вторым и моим ковыряются. Стремянку расставили и чинят чего-то. Я сначала никакого внимания и не обратила, хотя чего чинить, когда все работало и только ремонт закончился? С почты прихожу – опять стоят. Главное – свет горит, а они ковыряются, даже без перчаток резиновых.
Я спрашиваю: «Что, сынки, электричество сломалось?» Отвечают: «Да, мать» Проводка, мол, гнилая. А проводку у нас, Игорек, меняли всю. Новую поставили. Во всем подъезде. Я в квартиру-то вернулась и в жилконтору мастеру знакомому позвонила – не было ль заявки на электриков, пробей-ка.
– Ну, Марь Санна, тебе у Мюллера работать. В момент Штирлица колонула бы на явку с повинной.
– Да ты дальше слушай. Отзвонился мне мастер через час. Не было никаких заявок в нашем Доме. «Может, конечно, из „Новоблудскэнерго“ ребята, но они б у нас отметились». Я опять за Дверь. Эти все чинят. Ушли только часов в восемь вечера. Я – к щитку. А там никаких следов ремонта – все как было, так и осталось.
Утром на другой день пошла в ларек за булкой. Опять стоят! Я уж не стала вида показывать. С ларька вернулась, и к окну. От меня все видно – кто приходит, кто уходит. Минут через двадцать Андрюшка с четвертого этажа вышел, а следом, минуты не прошло, эти электрики. Стремянку на плечо и со двора вон. Вот такие дела, Игорек.
Плахов улыбнулся. Страсти шпионские. Миссия невыполнима, агент ноль-ноль-семь-с-половиной выходит на тропу любви. Склонности к шпиономании у определенной части населения ярко выражены и переходят в панику.
– Ну и что, Марь Санна? У меня в общаге водопроводчики каждый день что-то чинят, а горячей воды как не было, так и нет. Сказать спасибо должна, что люди без света вас не оставляют.
Бабуля растерянно захлопала накладными ресницами.
– Так ладно б делали они что-нибудь, а то ведь просто стоят. Высматривают. У нас народ богатый в подъезде. Тот же Андрюшка.
– Что за Андрюшка-то?
– Да с рождения в доме живет. Чекулаев. Хулиганистый был мальчишка, стекло мне в малолетстве разбил на кухне. Озорной. Сейчас в лицее учится. Родителей хорошо знаю. Отец раньше начальником на комбинате работал, а нынче – коммерсант. Машина у них богатая. Не их ли квартиру ограбить решили? Андрюшка . сейчас один живет, родители в Германию, что ли, на все лето укатили, бизнес крутить. Квартира без присмотра постоянно. Соседа-то по площадке вряд ли станут грабить, пьянь зловредная, только тараканов плодит, а Чекулаевых-то запросто.
Фамилия показалась Плахову знакомой. По крайней мере, где-то он ее точно слышал. Редкая фамилия. Хотя за шесть лет работы на земле в башке полный винегрет из фамилий. Вполне возможно, старший Чекулаев обращался в милицию по поводу кражи из машины. Да, кажется, так оно и было.
– Марь Санна, они вас ограбитв хотят. У Чекулаевых наверняка сигнализация.
– У меня после самовара брать нечего. Когда изымешь, приглашу на чай.
– Хорошо. Марь Санна, пора мне. Дежурный кличет, – Плахов поднялся со стула.
Старушка взяла свою плетеную сумочку-авоську, спрятала туда газету, поднялась.
– Хорошо, хорошо, ухожу. Но за чекулаевской квартирой присмотри. Не к добру это.
– Присмотрю.
Плахов не стал объяснять, что стоять возле квартиры все равно не сможет, да и вообще… Нет его здесь больше.
Проводив старушку, он зашел в дежурку. Работать, если честно, не хотелвсь. Совсем ничего не хотелось.
История с покушением на известного криминального репортера Артема Карасева подняла настоящий смерч гнева в новоблудских массмедиа. Прогрессивная журналистика вновь заговорила о нашествии темных сил на свободу слова, о восстановлении железного занавеса, а самые прогрессивные потребовали у власти бесплатного разрешения на ношение огнестрельного оружия. Многие публикации впрямую связывали случившееся с предстоящими через три дня выборами. Репортер смог добыть серьезную информацию на одного из кандидатов, но за это получил пулю. Версия оказалась вкусной, ее подхватили и раздули. Мнение самого раненого репортера ни одна газета и ни одна телепередача не приводила, ссылаясь на отказ Карасева заострять внимание на его персоне. К тому же он оставил за собой право изложить свою точку зрения в ближайшем выпуске «Вечернего Новоблудска».