Кабинет находился на втором этаже, а под окном стояли заранее приглашенные понятые — на случай вылета конвертика на улицу. Конвертик, однако, не вылетел. Валька закончил процесс вовремя. Через секунду в кабинет ввалилась группа захвата, потребовала ключи от сейфа и принялась изобличать Щеглова.
После часа поисков, когда был осмотрен каждый квадратный сантиметр кабинета, прощупаны стулья и обои, изобличение зашло в тупик. Словесная обработка успеха также не возымела. Валька все отрицал. Группа захвата уехала ни с чем.
Дня через три Щеглова по-тихому вызвал начальник райуправления и попросил Вальку вернуть казенные деньги.
— Ты ж пойми, Валентин, из кассы ведь взяли, как рассчитываться? Не выделывайся, верни, ты ж честный мужик, это не наша инициатива была тебя спалить.
«Спасибо за доверие, только денежек никаких я не брал. Может, их авторитет умыкнул? С него и трясите».
Вернуть деньги Валька при всем желании не мог. Их уже пропили всем отделом, а на остаток опохмелились.
— Ну, хорошо, Щеглов. Только учти, при первой возможности тебя подловим, и получишь на всю катушку!
После этого Валька и произнес упомянутую цитату прямо в кабинете шефа.
До сегодняшнего дня подловить Щеглова так и не смогли. По простой причине. Он не брал.
Из всех оперов лично мне больше всего нравился Щеглов. В нем чувствовалась природная интеллигентность, сочетающаяся с трезвой логикой и независимостью. К тому же он был остроумен, что автоматически притягивало собеседника.
Застав Валентина на месте, я узнал про Сан Саныча следующее. Во время путча девяносто первого года, пользуясь общей политической неразберихой, Преображенский свинтил с чужого «Запорожца» два колеса, но был пойман бдительным Марковым, который к политике относился с непозволительной прохладцей. Юрка не стал закрывать Сан Саныча в тюрьму, а посадил его на жердочку, с которой тот периодически чирикал об оперативной обстановке на территории.
Щеглов предупредил, чтобы я был поосторожнее с Преображенским, и украдкой улыбнулся.
В девятнадцать ноль-ноль я стоял перед входом в кинотеатр «Подвиг», надвинув на глаза кепку, подняв воротник и сжимая под мышкой «Огонек».
— Это ты мне, что ль, звонил? — раздался за спиной скрипящий голос.
— Если ты Сан Саныч.
— Я-то Сан Саныч, а вот ты что за ком с бугра?
Сан Санычу было лет сорок, он имел добрые глаза и лицо ярко выраженного алкаша. Под его драповым потертым пальто в районе сердца угадывались очертания бутылки.
Я кивнул ему и, не вынимая «Огонька», двинулся в сторону парка.
Оглянувшись по сторонам, Преображенский зашагал следом. Ну что ж, вот оно, начало настоящей оперативной работы, которой я ждал целых три года и десять дней! Свершилось! И хотя, Юрик, ты еще не Джеймс Бонд, но уже почти Шарапов. Действуйте!
Я открываю левый глаз. Туман. Правый. Снова туман. Скажите, в каком глазу у меня туман? А вот и не угадали! У меня туман в обоих.
Пробую пошевелить руками. Ой, кажется, их нет. А запах! Свежесть зимнего утра! Запах где-то рядом, надо поднять голову и определить источник. Ой, мама! В затылок ударяет резкая боль, следующей атаке подвергается лобовая кость. Голову лучше не поднимать, а оставить как есть. Туман. Голоса. Где-то далеко-далеко, как во сне. Тени. Кажется, я умираю.
— Михалыч, ты б хоть парня предупредил.
— Да забыл как-то. Конец года, не до того.
— Не до того, не до того. Жалко ведь Юрку, совсем зеленый пацан еще. Неиспорченный.
Из тумана приближается рука моего наставника Витьки Черненко и заботливо прикладывается ко лбу.
— Рассольчика бы ему. Знал бы — оставил. Ну, Сан Саныч, попадись мне только. Давай, Юрок, давай. Вставай. К вечеру пройдет, это с непривычки.
Чьи-то руки бережно пытаются поднять меня за плечи.
Перспектива начинает вращаться и после третьего оборота занимает устойчивую позицию. Я узнаю очертания своего кабинета. Запах не исчезает. Он противен и вызывает соответствующие позывы. Несет снизу. Я наклоняю голову и прямо на свитере и брюках обнаруживаю остатки рвотных масс. Надеюсь, своих.
— Это ерунда, Юрик. Хорошая проверка для «Тикса». Отстирается и с половины дозы.
Опять хочется упасть. Руки наставника не дают. Поддерживают в трудный час.
Я ничего не помню. Парк, скамейка, бутылка. Кажется, «Русская». Зачем я пил? И с кем я пил? Не помню. Ничего не помню.
— Нормально, Юрик, нормально. У Маркова весь спецаппарат такой, привыкнешь.
Ага, точно ведь. Спецаппарат. Встреча, конспирация. «Судьба барабана». Точно! Сан Саныч.
Он предложил за знакомство. Я не отказался, потому что нас учили — надо искать точки общения. Если «человек» собирает марки, ты тоже собирай, если играет в шашки, ты тоже играй. Ищи точки. Кажется, точку Сан Саныча я нашел. Теперь бы из нее выйти.
Я пытаюсь задать Витьке какой-то вопрос, но язык вяло сопротивляется, и я замолкаю.
— Ладно, — уплывает голос в туман, — лежи, лежи… Я пока за минералочкой сгоняю. Помогает…
Спать.
На часах полдень. Я сижу на нашем диване и смотрю в одну точку. Смотреть в разные больно. Вторая бутылка минералки только что залита в бензобак. Не помогает. Мне плохо.
— Скажи, Витя, за что уволили Маркова? Только честно, — язык понемногу воспроизводит родную речь.
— Ну, тут большого секрета нет. Ждали приезда министра. В наш отдел, как в наиболее оснащенный техникой. Ввели сухой закон. Всего-то на неделю. Юрка на пятый день не выдержал. В аккурат к визиту сломался. Да еще во время дежурства.
Министр со свитой прибыл, все осмотрел, решил заглянуть к операм. Мы-то все свалили из отдела с глаз долой, а Юрка остался. Как дежуривший. Вышел в коридор для доклада. Народу полно, сплошные лампасы. А один в плаще и шляпе. Солидный такой. Юрка ему и доложился. По телеку все министры, кроме военного, в штатском ходят. «Здравия желаю, товарищ генерал! Оперуполномоченный уголовного розыска Марков!»
Здравствуйте, здравствуйте, товарищ оперуполномоченный. И до свидания, товарищ водитель автобуса.
Вот, собственно, и все. Юрка посетителю паспортного стола доложился вместо генерала. Министр левее стоял.
Я икаю. Во рту в чистом виде контейнер для мусора.
— Что вчера было?
— Да, в общем-то, ничего страшного. Тебя Сан Саныч где-то в два ночи на себе принес. Он мужик не вредный. Только это дело любит. Водку в ларьке брали?
— Не помню.
— Значит, в ларьке. Вообще лучше на поводу у Сан Саныча не идти. Сказал бы, что не пьешь.
— Я не знал.
— Да, это прокол. Он тебе хоть что-нибудь рассказал? Полезного?