Барон снял шляпу, бросил ее на клеенку с пестрохвостыми жар-птицами, опустился на один из могучих, как дубовый пень, стульев, жестом предложив Пеплу разместиться напротив.
– Эй, ромалы, чай! – крикнул Михай. – Неси на стол!
В соседней комнате тут же зазвенели женские голоса и посуда.
– Ты гоним. Кто может понять тебя лучше, чем цыган? Нас гонят по белу свету почти с самого с сотворения мира, мы не знаем покоя, не знаем людской доброты, никто нам не поможет, кроме нас самих. А я должен думать о детях, о моей большой семье.
Так говорил барон Михай Бронко, одетый в старомодный темно-серый костюм, на который выпущен ворот бордовой рубашки. Невысокий, жилистый, крепкий, как пальцы, сжатые в кулак. С седыми волосками в пышных усах, с глазами черными, как ночь конокрада, и хитрыми, как цыганское счастье. Сколько ему лет, не угадаешь. Может, сорок, а может – гораздо больше.
Тем временем цыганки выносили и выставляли на стол угощение: плетеную бутыль с красным вином, граненые стаканы, вазу с виноградом, вазу с красной икрой, лепешки и дымящееся блюдо с пловом.
– Если б ты знал, как часто я обращаюсь к Богу с молитвой. Я говорю ему: «Дэвлалэ, Ту саро дыкхэс. И амари бибахт. Мэ тут мангав: потангинэ амари семья! Пошун ман! Мэ Тут мангав, Дэвлалэ!» «Господи, Ты все видишь. Ты видишь наше несчастье. Я прошу Тебя: смилуйся над нашей семьей. Услышь меня! Прошу Тебя, Господи!»
Пепел знал, что слова цыган фальшивы, как и бриллианты, которыми они торгуют. Но фальшь, фальшь во всем, для цыган – такая же неотъемлемая часть жизни, как воздух. Фальшь нужна им никак не меньше, чем кислород. Фальшь – это цыганская искренность.
– Но цыгане не плачут. – Барон налил вина в стаканы. – Цыгане, когда им грустно и тяжело, поют.
Еще Пепел знал, что цыгану, прежде чем добраться до существа дела, необходим красочный зачин. Словно в песне: чтобы добраться до припева, нужно прежде пропеть куплет.
– Выпьем же, друг Пепел, за то, чтобы меньше нам выпадало грустных песен!
Выпили до дна, поставили стаканы на клеенчатых жар-птиц.
– Но вдруг твои враги не споткнутся на границе табора? Вдруг они поставят меня перед выбором: или выдать тебя, или война всей семье. Что мне тогда делать?! Нарушить законы гостеприимства нельзя, подставить под удар семью нельзя. Придется просить тебя уйти из табора. Но не хочу я, друг, доводить до этого!
Михай Бронко налил вина по новой. Пепел подумал: «А если я тебе сам предложу, мол, пошел я тогда из табора, чтобы никого не подставлять? Что ты будешь говорить, цыганский командир? Отпустить меня подобру-поздорову уж никак не входит в твои планы». Но Сергей ничего не сказал – когда следует подыграть, надо подыграть, а не идти на конфликт с непредсказуемыми последствиями.
– Другое дело: войти в семью! Когда враги узнают, что ты стал членом моей семьи, враги призадумаются, стоит ли воевать с цыганами. Ведь не с одним табором воевать придется. Потому что моя семья – это часть еще большей семьи. Подумав хорошенько, враги отступят. Не для тебя говорю: у того, кто тронет цыгана, везде будет гореть земля под ногами. И я, Михай Бронко, знаю, как сделать тебя членом нашей семьи, чтобы никто не смог бросить мне упрек: «что же ты, дадо, заставляешь нас умирать за чужаков?» Да, я, Михай Бронко, знаю, как сделать из чужака равноправного члена цыганской семьи.
Барон закурил «Приму» без фильтра, дотянувшись до полки шифоньера, снял пепельницу – большой прозрачно-зеленый минерал с выдолбленным углублением.
– Ты слышал о «джелем-джелем»?
– Слышал, – кивнул Пепел. – Так начинается ромалский гимн.
Михай улыбнулся, поднял кверху указательный палец, тяжелый от золота:
– И так называется великая игра российских ромал!
Пепел и без него знал, что есть такая игра «джелем-джелем». Доводилось, слышал. Пепел уже понял, что ему собираются предложить... или, вернее, во что его собираются впутать. «Не очко меня сгубило, а к одиннадцати туз…» – мысленно пропел Сергей. Изобразив неведенье, он взял время на обдумывание.
Михай Бронко принялся рассказывать:
– Пошло это с шестьдесят первого. В тот год меняли деньги. О, многие великие цыганские состояния были нажиты в тот год. А где появляются шальные деньги, там зажигается кровь, там умы начинают бродить, как брага в чане. Много глупостей было понаделано ромами тогда, ой, много. И деньги уходили из таборов в чужие руки. Но цыганам не хотелось, чтобы деньги уходили. И вот в конце шестьдесят первого состоялся ежегодный съезд баронов Советского Союза. Тогда его проводили не восьмого апреля, а в конце ноября. И проводили не в Подмосковье, как теперь, а в Ростове-на-Дону. Там выступил Джафар Матибрагимов, барон из узбекских ром, из тех, что называют себя мугати самарканди. Он сказал, что необходимо пускать лишнюю, дурную кровь. Он сказал, что одно необычайное по силе азартное переживание заменит тьму мелких. И еще важно, чтобы деньги оставались у цыган. С Джафаром согласились, его поддержали, после стали думать и придумали, как быть. С тех пор раз в год цыгане бывшего Советского Союза собираются на «джелем-джелем». Сперва собирались, чтоб подальше от посторонних глаз, в степи под Запорожьем. Но вот уже лет пятнадцать как ходят на пароходах. То по Волге до Астрахани ходили, то по реке Великой до города Острова, то по Уралу до Уральска. На этот раз пойдут по Неве и по Онежскому озеру в Кижи.
Михай подмигнул Пеплу.
– Ждешь, когда скажу, что за игра такая?
– В картишки перекидываетесь, – сказал Пепел, накладывая в тарелку еще не успевший остыть плов.
– Ай, молодец! – с притворной радостью воскликнул барон, взмахнув руками. – Угадал! Угада-а-ал... Да, нет игр азартнее, чем карты. А король среди карт – преферанс. Когда же ставки велики настолько, что цифры слепят глаза, то... – барон щелкнул пальцами. – Ты знаешь, цыгане – равнинный, а не горный народ. Из гор цыгане признают только горы денег, цыгане – альпинисты денежных гор. Чем вершина выше и неприступнее, тем сильнее желание вскарабкаться на нее. Гора, вырастающая каждый год на «джелем-джелем», я тебе скажу, огромна. Взнос за участие с табора такой, что бароны плачут, укладывая деньги в чемоданы для «джелем-джелем». И лишь одному табору достается все. Однако редкий табор не присылает своего человека на игру. Потому что это честь – участвовать в «джелем-джелем», а неучастие позорно. – И тут барон быстро спросил: – Слышал, ты по картам мастер. Или неправду о тебе передавали?
Пепел отложил вилку, неспешно дожевал плов, неторопливо вытер пальцы за неимением на столе салфеток своим носовым платком, пожал плечами:
– Но если б ты знал, Михай Бронко, сколько людей играют получше моего.
– Не говори так! – укоризненно покачал головой барон. – Верь в себя, тогда придет кураж, а с ним победа. Да и нет у меня на примете игрока лучше чем ты. А «джелем-джелем» начинается уже завтра.
– Значит, ты мне предлагаешь играть за ваш табор? Но я же не цыган вообще и не цыган вашего табора в частности?