Сергей Ожогов опоздал не меньше чем на год, отдавать простенький алюминиевый крестик Позитрона было некому, его можно было только оставить у гораздо большего высушенного солнцем до серости креста. Деревянного, с еще не окончательно изъеденной ржавчиной табличкой «Лидия Ивановна Поплавская 1940 – (дальше ржавчина)», водруженного в изголовье могильного холмика. Но сначала следовало приструнить буйствующий бурьян.
Пепел стал с корнем рвать зеленые космы, не обращая внимания на впивающиеся в ладони иголки репейников. Он не выполнил волю Коли Позитрона, в горле стоял комок.
– Лидия Ивановна вам кем-то приходилась?
Сергей распрямился и оглянулся, за могильной оградкой стоял деревенский батюшка в испачканной по низу глиной рясе. Глаза у батюшки по-славянски были пронзительно-голубые, нос картошкой.
– Дружок просил навестить, – не нашел причины врать Сергей.
– Так вы из тюрьмы?
– Из зоны, отец.
– У нас двое ваших по переписке на доярках женились, в третьем и седьмом доме. В третьем ладно живут, а в седьмом крепко запил. Вы тоже с намерением оглядеться?
Пепел понял, что здесь так принято – сразу о важном, здесь все друг про друга все знают и живут открыто.
– Увы, отец, я б тут с тоски загнулся.
– А я все жду, когда Коля вернется. Он малым был хорошим. И трактор треклятый, прости меня Господи за богохульство, этот на спор угнал.
– Не вернется он уже никогда, – вздохнул Сергей и только скрипом зубов загнал поглубже рвущийся по горлу наружу спазм. – Вот, крестик его сохранился, да не успел я его матери этот крестик передать.
– На все воля Господня. А вы возложите крестик на могилку, все ближе к сердцу покойницы будет.
– Я и хочу, только приберусь.
– Извините слугу божьего, что худо за могилками ухаживаю. Один я здесь, моя старуха тоже два года тому... А и церковь наша Бердниковская сил отбирает, ветхая. Только успеваю дыры латать. Прихожан – пяток старух, разве за всем уследишь, вот оградку красить надо, а цены, сами знаете. Или вы только освободились? Так что ж мы тут воду толчем? С дороги давайте в дом, чем Бог послал...
– Не надо, батюшка, спасибо за доброе слово. Я сейчас есть не смогу, лучше вот что, вот, возьмите. – Пепел вынул из-за пазухи полиэтиленовый сверток с пятьюдесятью тысячами долларов. – Тут и на оградку хватит, и церковь во имя невинно убиенного раба божьего Коли Позитрона новую отстроите. И еще икона там, в пакете, отнял у злых людей, здесь ей будет самое место.
– Что ж я, твои в тюрьме горбом заработанные деньги возьму, а ты по миру пойдешь?
– Это заработано не горбом, а кровью, – прошептал Пепел, чтоб батюшка не расслышал, а то еще не возьмет, и громче: – Я себе на первое время оставил, остальные руки жгут. – Пепел надеялся, что Господь его за это вранье простит. – А сейчас оставьте меня здесь, я, как сорную траву выполю, зайду умыться. – Сергей врал и дальше, заходить в церковь он не собирался. Закончит с бурьяном, тихонько вернется к жигуленку и уедет, куда – в закадычный город Питер. На дальнюю дорогу ведь денег не осталось.
– Ну, тогда я – ставить самовар, – смиренно ответил попик и направился к выглядывающей за ельником луковке купола.
По лицу Пепла скользнула тень. Мысль встревожено подсказала, что это опять в небе кружит ворон. Но нет, на ветку кладбищенской яблони, совершенно не боясь Пепла, присоседилась синица и тонко, но радостно пискнула.