Соня слушала с каменным лицом, только пальцы теребили пуговицу халата.
– Сам бы твой папа не справился, и позвал меня. Я по своим каналам проведал, что ближайший помощник руководителя Храма Голубя метит на место своего шефа, и потихоньку загодя начал копить убойный компромат на этого клоуна. Затем нам был нужен реальный отморозок. Я надыбал контакт с недавно освободившимся Пиночетом и перебросил концы твоему папе. Семен Моесеевич предложил Пиночету необременительную и щедро оплачиваемую работу – где долги выбить, где богатую хату бомбануть, за сбыт краденого отвечал опять же твой папа. Так он приручал Пиночета. Между делом твой папа дал Пиночету наколку на большой Акеловский куш, расчет прост – к кому отморозок потащит сбывать хапнутые бирюльки, как не к Семену Моесеевичу, а на квартире окажусь я с табельным оружием; Пиночет в розыске, и его смерть легла бы в пределы допустимой самообороны. Чтобы ускорить процесс, мы зажгли у Пиночета под ногами землю – распустили нехороший слушок, по которому Пиночет оказался кругом виновен перед очень серьезными людьми. Теперь он был просто обязан вломиться к Акеле с обрезом и выпытать, где зарыто золото. Если бы отморозок перестарался, золото нам бы добровольно в плату за молчание пожертвовал помощник не выдержавшего пыток Акелы. Но Пиночет начал свою игру. – Майор жадно дохлебал из горлышка остававшееся в бутылке молоко. – Вот так, девочка моя, обстоят дела на самом деле.
– И что дальше? – прошептали побелевшие губы Сони.
– Я не виновен в гибели твоего отца, он сам знал, что затевает опасную игру! Теперь же его доля по наследству переходит к тебе.
– Эту долю еще следует взять! – отведя глаза к окну, визгливо произнесла Соня.
– Пожалуйста, без истерик. Где золото, из живых знает только наш Сергей Ожогов. И он явится ко мне вот за этим!!! – Майор торжественно положил на стол рядом с пустой бутылкой оловянный крестик. – Правда, привести ко мне Пепла сможешь только ты. Я – под микроскопом. Чтобы оборвать концы, мне пришлось лечь на дно. У меня есть старая и кое-чем мне обязанная приятельница, врач-онколог. Она диагностировала у меня рак предстательной железы в неизлечимой стадии, и в свидетельских показаниях покажет, что не смогла отговорить меня от обращения к знахарям. Для всего Управления сейчас я мечусь по адресам шарлатанов с последней страницы «Экстра-Балта». У двух я для близиру побывал с утра, а далее оторвался от хвоста. Как выйти на Пепла, чтобы ты его привела на эту квартиру, нам с тобой нужно очень серьезно подумать.
– Мне сюда уже звонили по телефону, якобы не туда попали, – промямлила заламывающая руки Соня.
– Это нормально, это мои люди звонили, – отмахнулся майор. – Не о том рассуждаешь. Давай вспомним, что ты такого знаешь о Сергее Ожогове, чего нет в досье?
– Дядя Юра, не обижайтесь, пожалуйста, но примите сначала ванну.
– Черт... – Майор принюхался к своим подмышкам. – Извини. Нервы есть у всех. – Нашел в шкафу брюки прежнего жильца. – Надеюсь, влезу как-нибудь, – и вышел из комнаты.
– Там нет защелки, задвиньте на свернутую бумажку, – думая о чем-то другом, аукнула в спину Кудрявцева Соня.
Прислушиваясь к журчанию воды из крана, Соня неторопливо сходила на кухню, взяла веник и совок, затем подмела пластиковые крошки почившего мобильника.
– Мир антикваров – замкнутый мир, герметичный, – доносился сквозь плеск воды возбужденный голос из ванной. На майора напал нервный говорун, ему уже пофиг было о чем вещать. – Аукционы проводятся для дилеров-перекупщиков. Какие уж тут страсти, надо рассчитать свою маржу, и по домам... У коллекционеров старой закалки денег нет, сейчас на рынке в спросе помпезное барахло «чтоб смотрелось богато»...
Сиреневый шнурок змейкой обвил молочную бутылку в мусорном ведре. Решившись, Соня сняла халатик, сбросила трусики и бюстгальтер, посмотрела в зеркало с внутренней стороны дверцы шкафа и осталась довольна. Надела халатик на голое тело и застегнулась наглухо. Из шкафа же, с верхней полки, взяла электрическую бритву «UES-120» с крученным гармошкой черным шнуром.
Дверь ванной она открыла без стука. Устроившийся по бедра в воде Юрий Витальевич пытался мочалкой потереть спину.
– Ты чего, опять? – испуганно и стыдливо Кудрявцев закрыл мочалкой причинное место.
– Дядя Юра, я вам бритву принесла. – Соня смотрела мимо. Равнодушно воткнула вилку в розетку, а затем вдруг решительно рванула полы халата. Пуговицы поотскакивали блохами. Розовые соски затрепетали перед носом открывшего рот от изумления майора.
И тут включенная электробритва бомбочкой плюхнулась в воду. Сначала вспыхнуло, и в свете бледно-голубой вспышки голый майор неестественно дернул головой и гулко стукнулся затылком о ванную. Затем погас электрический свет – пробки не выдержали.
– Дядя Юра, вы живы?! – испуганно спросила Соня.
Молчание. Но молчания дочери антиквара было мало. В абсолютной темноте она склонилась над ванной, нащупала лицо Кудрявцева и затолкнула поглубже под воду. Пузырей не было, но дочь антиквара для надежности не отпускала голову мертвеца минуты три.
Когда ее сердце перестало бешено колотиться и затикало в привычном режиме, Соня на ощупь закрыла кран ванной, открыла кран умывальника и вымыла с мылом руки, на ощупь нашла сушащееся на змеевике батареи полотенце, вытерла руки и полотенцем же насухо протерла выуженную за шнур бритву. Запахнув халат, вернулась в комнату.
Запасной халат с целыми пуговицами висел в шкафу, Соня опять натянула исподнее, переоделась и стала ждать возвращения гостьи.
* * *
Пепел открыл глаза. Увидел собственные ноги в испачканных креозотом брюках и грязный металлический пол. И что-то не то творится с руками… Пепел пошевелился, желудок содрогнулся от спазмов, волна тошноты окатила рот горькой отрыжкой. Сергей отхаркнул густой слюной, которая безвольно сползла с губы на подбородок. Что же это происходит? Пепел двинул головой – в затылке петардой разорвалась боль. Боль окунула сознание в полузабытье.
В этом полуобморочном состоянии, в этом мираже сознания вдруг ясно выстроилась цепь. Цепь из воспоминаний, замелькавших, как картинки в комиксах, заканчивалась на электрической казни бычка…
Сергей заставил себя открыть глаза и осторожно повернуть голову. Превозмогая головокружение, тошноту и кинжальные сполохи в затылке.
Он в вагоне. Да еще в каком вагоне! Ну, это ладно. Хуже другое – его руки обмотаны у запястий проволокой и привязаны к поручню.
Пепел приподнялся насколько смог. Вокруг – задворки депо, в большом количестве ручные стрелки и переезды, дорога, спускающаяся к путям, угол какого-то цеха. За дорогой – холмик, как могильный, вместо креста – сооружение из шпал. Ну да, тупик, в который зарываются рельсы одного из путей.
А вагон, в котором лежит Сергей, вполне годится для съемок фильмов про железнодорожный апокалипсис. Поручни на боковинах сидений – одно из немногого, что уцелело помимо самой вагонной коробки. Еще разве ящики под сиденьями, торчащие и свисающие железные культи поручней, да всякая мелочь на полу: гнутые болты, винты, шайбы и гайки. Ржавчина на всем. На месте одной из дверей – дыра от пола до потолка, с обугленными и словно разорванными краями. Ну и, наконец, на полу у самых ног валяется пустой водочный «малек».