Но Эди всего лишь хотела спокойно поговорить. Оба умостились на краю ванны, Эди погладила Фреда по руке и сказала:
– Выкладывай, милый. Что тебя мучит?
– Значит, компания высылает мне чек…
– Так.
– Я отдаю чек тебе, и ты кладешь его в банк.
– Все верно.
– А потом?
Эди заговорила, нарочито разделяя слова, словно учитель, вдалбливающий предмет исключительно тупому ученику:
– Потом, Фред, я через пару дней снова прихожу в банк и разношу деньги на три разных чека по сорок семь тысяч каждый. Все как договорились.
Фред не поддался ее снисходительному тону:
– Не забудь про сто долларов, которые я дал, чтобы открыть счет.
Эди смахнула его руку со своего колена, словно таракана. Господи, что за мелочный говнюк!
– Да, Фредди, я особо пригляжу, чтобы в твоем чеке значилось сорок семь тысяч сто долларов. Все в порядке? Тебе полегчало?
Оценщик печально хрюкнул:
– Полегчает, когда все закончится.
Эди не стала рассказывать Фреду о звонке настоящей Нерии Торрес, чтобы не спугнуть.
– Что хорошо во всей этой затее, – сказала она, – никто не может кинуть других. Я замазана перед тобой, ты – передо мной, и мы оба можем вылить кучу дерьма на Щелкунчика. Потому-то все гладко и проходит.
– Я ужасно боюсь его пистолета, – пожаловался Фред.
– Ничего не поделаешь. Придурок балдеет от оружия.
В дверь ванной в безумной манере ополоумевших барсуков заскреблись Доналд и Марла.
– Пошли отсюда, – сказала Эди. – А то Щелкунчика переклинит.
– Сумасшедший дом!
Эди машинально притянула голову Фреда к своей груди.
– Не тревожься, – сказала она, и оценщик мгновенно перенесся в теплую благоухающую долину, где не может произойти ничего дурного.
Вдруг за дверью грохнул выстрел, залаяли собаки и благим матом взвыл Щелкунчик.
– Господи! – воскликнула Эди.
Фред зарылся лицом в расщелину ее грудей.
– Что нам делать? – обреченно спросил он.
Я умер или вижу сон, решил Авила.
Потому как пригвожденный к кресту должен испытывать боль сильнее. Даже если прибита лишь одна рука, заболит так, что мать твою в душу. Наяву я бы орал во все горло, а сейчас обвис, как промокший флаг, и, чувствуя тупую боль, гляжу на…
Конечно, это сон.
Потому что во Флориде львы не водятся. А это чудище – вполне взрослый африканский лев. Царь долбаных джунглей. На пасти отчетливо видны красно-бурые пятна. Явственно несет звериной мочой. И отчетливо слышно, как хрустит на клыках, господи ты боже мой, человеческий хребет.
Лев жрал любителя пончиков.
Авила застыл в позе огородного пугала, боясь даже мигнуть. Прерывая временами трапезу, здоровенная кошка взглядывала по сторонам, зевала, облизывала лапы и встряхивала гривой, отгоняя мошкару. На ухе зверя виднелась синяя бирка, но это не важно.
А важно вот что: Авила определенно не спал. Лев настоящий. И явно послан на спасение жизни Авилы.
Но не католическим богом – католики не обладают умением вызывать из джунглей дьявольских тварей. Нет, это сделало более добротное и таинственное божество, которое ответило на вознесенные с креста мольбы.
Gracias, Чанго! Muchas gracias. [44]
Вернусь домой, пообещал Авила своему божественному опекуну, и сделаю тебе подношение, достойное королей. Будут куры и кролики. А может, раскошелюсь и на козла.
А пока, просил Авила, пусть лев, пожалуйста, уберется, чтобы я вытащил из руки сволочной гвоздь.
Громадная кошка неспешно обедала, расположившись ярдах в пятнадцати от сосны. Молоток, который выронил Айра Джексон, лежал возле ног Авилы. Судя по следам на земле, лев напал на любителя пончиков сзади, мгновенно прикончил и уволок на сухой, заросший травой пятачок, где теперь по-хозяйски потрошил расчлененные останки. Зверь слизнул с усатой морды золотую цепочку, свисавшую наподобие макаронины.
Познания Авилы о застольных привычках львов были отрывочны, но он не мог поверить, что животное не насытится, плотно закусив мистером Джексоном. Несмотря на боль в руке, инспектор окаменело висел на кресте, пока лев, перестав чавкать, не задремал.
Авила осторожно повернул голову, чтобы осмотреть пробитую руку. Ладонь в ручейках запекшейся крови. Гвоздь прошел под указательным и средним пальцами, которые слабо шевельнулись, повинуясь мысленному приказу хозяина. Все-таки утешение – мужик не задел кости.
Не спуская глаз с кемарившего льва, Авила плавно, как в замедленной съемке, высвободил от клейкой ленты здоровую руку и осторожно стал раскачивать гвоздь в пробитой ладони. Это оказалось не столь мучительным, как он предполагал. Возможно, Чанго ниспослал и анестезию.
К счастью, самодельное распятие было сколочено из размякшего дерева. Меньше чем через минуту гвоздь выскочил, и рука упала, выдав умеренный фонтанчик крови. Авила зажал ладонь меж трясущихся колен и прикусил губу, сдерживая крик. Лев не шевельнулся. Клочья яркой рубашки Аиры Джексона, прилепившиеся к горлу зверя наподобие слюнявчика, трепетали от львиного храпа.
Авила распутал лодыжки и стал, крадучись, отходить от сосны. Тут его взгляд упал на обгрызенный мосол – жалкий остаток любителя пончиков, но мощный талисман в будущих обрядах сантерии.
Авила сунул в карман обслюнявленный трофей и ускользнул прочь.
Сцинк предпочел провести ночь в пикапе. В начале одиннадцатого Августин принес ему горячий кубинский сэндвич и пару бутылок пива. Сцинк благодарно моргнул. Схамкав бутерброд и заглотнув пиво, он сказал:
– Значит, она осталась.
– Я не знаю почему.
– Потому что не встречала таких, как ты.
– Или таких, как вы.
– Да еще муж оскотинился.
Августин привалился к крылу пикапа.
– Она здесь, и я этому рад. Я сама добродетель – боже мой, у женщины медовый месяц!
Сцинк приподнял косматую бровь:
– Новый спад?
– Еще какой.
– Это ее решение, сынок. Не казнись.
Но Августина грызло беспокойство, а не вина. Если так пойдет дальше, он очень скоро влюбится в миссис Лэм. Сколько мужик сумеет выдержать, когда по ночам к нему льнет благоуханная женщина? А Бонни льнула весьма пылко, хотя и платонически. Тревога терзала Августина. Ему не устоять против ее волос, пахнущих бугенвиллией, против бархатистого изгиба шеи и джинсово-синих глаз. Ни одна женщина так ловко не сворачивалась в его объятьях. Даже ее сонное похрапыванье и сопенье умиротворяли его – вот как крепко он влип.